Запрокинув голову, я судорожно выдохнула.
— Это неправда.
Батист отвлекся от моей шеи и посмотрел мне в глаза.
— Чистая правда. Раса нагов была медленно истреблена, когда их посчитали искусителями и губителями. Но они предрекли, что придет день, когда раса возродится, потому что была спасена одна пара. Живя в бегах, они все же плодились. Их кровь, обладающая неизмеримой силой расы, передавалась от поколения к поколению. «И настанет тот день, когда наг и нагиня встретятся, и обретут они любовь, и размножат расу свою по всей вселенной», — процитировал Батист. — Ты должна найти его.
— Кого?
— Своего истинного. Когда вы воссоединитесь, ты обретешь свой облик.
— Очень неудачная шутка. Раз я такое божество, что ж вы все так легко отдали меня этим извращенцам Алексу и Кэлу?
— А что они с тобой сделают? — пожал плечами Батист. — Убьют? Не рискнут. Трусливые. Те, кто принимал участие в истреблении расы нагов, все мучительно погибли. Ходит поверье, что любого, кто обидит вас, ждет смерть.
— Я не верю тебе! У меня есть дочь! Нормальное человеческое дитя!
Он улыбнулся еще шире, а меня бросило в жар.
Змея в коробке хихикающе поддразнила:
— Нормальное человеческое дитя.
Схватившись за голову, я закрыла глаза и прошептала:
— Боже…
Глава 18
— И что мне делать? — обреченно спросила я.
— Искать. Не могу врать тебе Лима. Мысль, что ты принадлежишь мне, пропитана соблазном и дурманит голову, но я человек чести, так уж повелось. — Он мягко улыбнулся, и красивые губы приподнялись, обнажая ряд белоснежных зубов. Именно в этот момент мне чертовски резко показалось, что что-то не так. Именно с ним. С самим господином Батистом.
Заметив мой внимательный взгляд, он опустил ресницы, рассматривая глубокое и слишком вызывающее декольте, и глубоко втянул ноздрями воздух.
— А почему ты мне помогаешь? — Напротив, вместо самого щенячьего доверия я испытала резкий прилив сомнений и откатилась в сторону, группируясь и не выпуская сильные руки из виду.
— Сложный вопрос, со сложным ответом. — Он покачал головой, с явным сожалением замечая выстроенную мной дистанцию.
— И все же? Какое тебе дело?
— Лима...
— Нет-нет-нет! Ты сейчас рассказываешь мне какие-то сказки и небылицы, принуждая поверить твоим словам, знаешь обо мне больше, чем я сама, и при этом не раскрываешь свои карты. Это нечестно, Батист.
— Скажи мое имя еще раз. — Он сел напротив, и его плечи напряглись. Он не приближался, но и глаз с меня не спускал, будто запечатав в невидимый круг, словно в обруч.
— Батист... — Я выставила раскрытую ладонь вперед, пытаясь отгородиться, но резкий перехват и бросок выбили из легких протяжный и испуганный вздох.
Секунда, и я лежу на спине и широко распахнутыми глазами рассматриваю склонившиеся надо мной лицо.
— Я не обманывал. Все мои слова — чистая правда. И ты сама можешь проверить. Позови ее.
— Кого?
— Змею.
«У меня, вообще-то, имя есть», — прозвучал обиженный голос в моей голове. Не знаю — как, но я была уверена, что он женский, хоть и похож был лишь на тихий шелест вперемешку с шипением.
— Она говорит, что у нее есть имя, но я не могу его произносить. Имена змей сокровище, — повторяла я вслух ее слова, будто провалившись в дымку тумана нашего с ней диалога.
«Сантеншет. Золотой обруч одинокого солнца», — представилась она, сверкая своими глазищами из-под крышки плетеной корзины.
— Лима. Алимия, — по привычке представилась я, понимая что меня все сильнее затягивает в омут ее гипнотических глаз.
«Ты не права, асшарена. Это не твое имя».
— А как тогда меня зовут?
«Я не знаю. Это тебе самой предстоит выяснить».
— О чем вы говорите? — обеспокоенно спросил Батист, разворачивая мое лицо к себе и разрывая это странный поглощающий контакт.
— Она зовет меня асшарен.
— Великая змея, — объяснил он. — Не спрашивай, откуда я знаю, это долгая история. Лима, — мягко позвал он, убирая с моей щеки упавшие пряди, — ты совершенна.
Пальцы нежно обвели уголок губ, небольшую ямочку на подбородке, яремную ямку и, действуя совместно со взглядом, горячо обласкали грудь и живот, поднимая соски под тонкой тканью платья.
— Вселенское совершенство, — заворожено прошептал он. — Я не смею тебя принуждать. Никто не смеет. Но я прошу.
— О чем? — Мой голос словно сел, проваливаясь в полумрак.
— Одари меня своей любовью. Покажи мне высшее наслаждение, Лима-а-а...
— Батист...
— Я так долго тебя искал, — признался он словно в полубреду. — Так долго. Среди тысяч, сотен тысяч я искал именно тебя. И нашел.
— Ты бредишь.
— О да. — Он опустился вниз и прижался носом к моей шее, вдыхая запах волос. — О большем я и мечтать не мог.
— Я должна знать.
— Я расскажу. Но не сейчас. Здесь слишком много ушей.
«У меня нет ушных раковин, если он об этом», — подметила змеюка и мерзонько захихикала.
Мужская ладонь опустилась на мое колено и нетерпеливо задрала ткань, пробираясь к голой коже бедра. Она обжигала, будто не пальцы вовсе, а зажженные спички оставляют отметины.
— Кончи для меня вновь Лима, и я не оставлю для тебя секретов в своей душе.
Эти романтичные фразы так крепко сплетались с образом в моей голове, что я невольно втянула воздух, прикрывая глаза, еще не понимая до конца, что все-таки согласилась. И это стало точкой невозврата.
Светлые и кристально чистые глаза засверкали, переливаясь, будто ограненный алмаз, и крепкое приятно тяжелое тело опустилось сверху, мягко раздвинув мои ноги в стороны.
— Разве нам можно? — прошептала я в пахнущие мятой губы.
— Нам можно больше, чем кому-либо в этой вселенной. — Поймав ладонями мое лицо, он зафиксировал его и медленно, словно это последний шаг с обрыва, опустился к моим губам, накрывая их неожиданным теплом.
Он был нежен.
Это было непривычно и сводило с толку, подталкивая меня к мысли, что я смирилась с ролью той, которую берут. Именно берут. Так, как захочет кипящая внутри похоть. Но Батист поступал совершенно иначе, наперекор моим ожиданиям.
Плавно покачивался, целуя меня так жадно, но трепетно, что я не удержалась, обхватывая его крепкие напряженные плечи руками.
Соблазн. Не об этом ли говорил хозяин торгового дома? Но не поглотит ли это меня саму?
— Невероятно. Ты невероятна, Алимия, — прошептал он, на мгновение прервав наш поцелуй, и кончики пальцев чувственно сжали мой сосок сквозь ткань, вырывая тихий всхлип на грани стона.
