— Доброе утро! Не замерзла?
Покосившись на его плащ, который нас укрывал, я помотала головой и пробормотала:
— Доброе.
— Просыпайся, я принесу воды, — с этими словами он одним плавным движением соскользнул с лавки, и я только тут заметила, что у него влажные волосы и, что отдельно меня удивило, сам он в штанах.
— Ты куда-то ходил утром?
Рука, потянувшаяся за висящей у печки рубахой, замерла на полпути, но тут же продолжила свое движение.
— Гулял, — ответил Альгидрас, не оборачиваясь, предоставив мне возможность рассмотреть его напряженную спину, испещренную безобразными рубцами, оставленными кнутом. Рубаха скользнула по спине, скрыв следы.
— Шрамы останутся насовсем?
— Какие? — не понял Альгидрас.
— На спине.
Он обернулся ко мне и чуть пожал плечами:
— Шрамы всегда остаются.
На теле… и на душе. Я вдруг почувствовала неправильность всего произошедшего. Я должна была оттолкнуть, я должна была остановить это! Альгидрас, точно почувствовав мои сомнения, улыбнулся и, приблизившись, провел ладонью по моим волосам:
— Вставай, нам скоро в путь.
Я не успела даже рта раскрыть, чтобы что-то ответить, как он коротко поцеловал меня в макушку и выскользнул за дверь, а я осталась терзаться угрызениями совести. Разом вспомнилось, что я вроде как обручена. И хоть Миролюб не подтвердил свои намерения, могла ли я поступить так, как поступила?
Я села на лавке и обхватила голову руками. Вероятно, мне не было бы сейчас так неуютно, если бы Альгидрас был рядом. Если бы он обнял, дал понять, что я нужна. Впрочем, откуда мне знать, как мужчины ведут себя здесь в подобных ситуациях? Может, этот короткий поцелуй и то, что он дождался моего пробуждения, — это уже верх демонстрации серьезных чувств?.. Я вздохнула и вновь подумала о том, как он смотрел на меня, как шептал что-то на хванском между поцелуями, и меня вдруг накрыло осознанием неизбежности произошедшего. Этого не могло не случиться. Слишком сильно я любила этого мальчишку. В святыне ли было дело? Или же я сама умудрилась влипнуть в то, во что никогда, в сущности, не верила? И вот теперь в моей душе, несмотря на все условности, появилось понимание правильности произошедшего.
Я оглядела неприветливую комнату, содрогнувшись от мысли, что была здесь одна, пока Альгидрас гулял. Впрочем, рассиживаться и жалеть себя времени не было, посему я выбралась из-под плаща, ежась от холода, и принялась облачаться в нелепые мужские одежды, заботливо сложенные на соседней лавке. Альгидрас вернулся быстро. В его руках были фляга со студеной водой и глиняная плошка, полная лесных ягод. Ягоды были незнакомыми, но, когда он с улыбкой протянул мне миску, я с готовностью приняла ее и отправила кисло-сладкую ягодку в рот. И тут же скривилась, заставив Альгидраса снова улыбнуться. Я взяла вторую ягоду и мстительно поднесла к его рту. Он послушно разжал губы и осторожно ухватил протянутую ягоду. К моему огорчению, он не скривился, а снова улыбнулся. В его улыбке было что-то новое, заставлявшее мое сердце то замирать, то трепыхаться в груди глупой пташкой.
Когда с завтраком было покончено, я поинтересовалась, можно ли умыться в ручье, стараясь не думать о том, насколько холодная в нем вода. Альгидрас кивнул, и я вышла на улицу, он же задержался прибрать после нас, чтобы вернувшаяся хозяйка не осталась в обиде. Пока Альгидрас колдовал в доме, я вдыхала полной грудью свежесть утреннего леса, думая о том, что наше пребывание в этом неуютном доме обернулось полной неожиданностью, особенно для меня. Но я была слишком счастлива, чтобы об этом сожалеть. И мне очень хотелось думать, что он тоже счастлив и не сожалеет о произошедшем. К моему огорчению, сегодня его эмоции были вновь закрыты на пудовые замки, и мне оставалось лишь перехватывать его осторожные взгляды и легкие улыбки.
Ручей оказался довольно широким, и вода в нем, естественно, была ледяная.
— Ты купался здесь?
Увидев его недоуменный взгляд, я пояснила:
— У тебя волосы влажные.
То, как он стушевался, натолкнуло меня на невеселую мысль.
— Какой-то обряд? — негромко спросила я, будто боясь быть услышанной посторонними.
В ответ он неохотно кивнул.
— Так нужно было. Прости.
Я тоже кивнула. В конце концов, я знала, кто он. Чему теперь удивляться? Еще раз посмотрев на ледяную воду, я решилась.
— Отвернись, я хочу искупаться.
— Э-эм, она холодная, — озвучил очевидное Альгидрас.
— Ты же купался!
— Ну, я — это я.
— Отвернись! — потребовала я, хотя после произошедшего ночью это было глупо.
Альгидрас послушно отвернулся и, присев на корточки, принялся рыться в своей сумке.
— Что ты ищешь? — спросила я, раздеваясь.
— Чем тебе обтереться.
После этих слов я не смогла сдержать глупую улыбку. Почему-то эта сцена показалась мне такой домашней, что защемило в груди. Он любит меня, он заботится. Надеясь, что эти мысли меня согреют, я шагнула в ручей и быстро присела, погружаясь в воду до подбородка. И непременно бы завизжала, если бы холод не выбил все дыхание из груди. Через секунду я пулей вылетела из воды, ничуть не заботясь о том, что неодета. Во взгляде Альгидраса не было никаких намеков на двусмысленность, лишь едва сдерживаемое веселье. Он даже губу закусил, стараясь не захохотать в голос, пока я выхватывала из его рук протянутую рубаху и куталась в нее в тщетной попытке согреться.
— Ал-л-ва-р-ра бы с-сюд-да с его огн-нем, — стуча зубами, проговорила я.
— Мне пришлось бы убить его, если бы он взглянул на тебя сейчас, — неожиданно проговорил Альгидрас.
Я не поняла, шутит ли он, однако от мысли, что он меня ревнует, стало теплее. Я быстро обтерлась рубахой и натянула одежду, чувствуя себя изрядно посвежевшей. Мысли, затуманенные затхлым воздухом протопленного дома, тоже словно прочистились. Я закуталась в поданный плащ и спросила:
— Куда мы теперь?
— На дорогу, — бодро откликнулся Альгидрас и привязал мокрую рубаху к сумке за рукава, прежде чем подать мне руку.
Мы шли рука об руку по проснувшемуся лесу, и я чувствовала себя безгранично cчастливой. Именно безгранично: будто не было ни условностей, ни запретов — только музыка в душе. Холодная капля упала с ветки мне на нос, и я не смогла сдержать улыбки. Сама природа словно приветствовала меня в это прохладное утро. Мне казалось, что лес поет. То ли до этого я никогда не была в таком огромном лесу, то ли просто никогда не прислушивалась к окружающему миру, но лес пел, танцевал, ласково дотрагиваясь мокрыми листьями до моего лица и ладоней. Легкий ветерок трепал мои волосы, скользил по щекам, словно пытаясь рассказать какой-то секрет.
— Удивительное утро, — вырвалось у меня. — Во мне после купания будто второе дыхание открылось. Мне кажется, что я сейчас взлечу. Вот будет смешно: ты не умеешь, а я взлечу!
