— Т-с-с, это я, — прошептал Алвар, когда мелкий наконец перевел на него взгляд. — Как ты?
Он ожидал, что хванец зачастит, как всегда бывало в минуты волнения, но тот молчал, точно воды в рот набрал.
— Эй? Ты чего молчишь? Болит где?
Алвар шагнул ближе, собираясь коснуться его руки, чтобы привычно почувствовать все без слов, но споткнулся, когда услышал:
— Зачем ты пришел?
Мелкий говорил тихо, но от его тона по коже Алвара прошел озноб.
— Я тебе орехов в меду принес, — бодро произнес Алвар, не желая признавать, что случилось что-то страшное. Еще и руку протянул по вихрастой макушке потрепать.
— Ты сдал меня брату Сумирану, — тихо и четко выговорил мелкий. — Он все мне рассказал. Ты знал о письменах еще до того, как я спросил. Ты можешь входить в запретную залу со свитками. Ты просто держал меня при себе, чтобы не дать узнать больше, скармливал правду, точно кости собаке. Выбирал ту, что безопасней для тебя и монастыря.
Алвар сжал кулек с орехами, чувствуя, как по спине бежит озноб. Ему нечего было возразить на эти слова. Каждое из них было чистой правдой. Огонь в груди вспыхнул, но Алвар привычно сдержал его, усмирил.
— Убирайся! И не подходи ко мне больше. Становись проклятым старейшиной. Ты же этого хотел? Ради этого все? Брат Сумиран рассказал, что все, кто искал свитки до меня, погибли. У всех был такой же друг, как и у меня, да?
Слово «друг» прозвучало ругательством, а Алвар впервые заметил, что мелкий говорит на кварском нечисто, и с удивлением вспомнил, что язык тому не родной. Он цеплялся за эту мысль, как вьюн за камни, лишь бы не чувствовать то, что творится внутри. Огонь в груди гудел, вставая стеной, застилая все вокруг. Алвар осторожно положил кулек со сладостями на скамью у койки, медленно выпрямился и так же неспешно развернулся к выходу. Мелкий еще что-то шипел вслед, но Алвар уже не слышал — так сильно гудело пламя в ушах.
Он бродил тогда полночи в непроглядной тьме и думал о том, что все к лучшему. Брат Сумиран теперь будет за ним следить, и не видеться с Альгаром — лучшее решение. Самое правильное. Вот только пламя в груди ревело раненым зверем. Но Алвар справится. Раньше же справлялся?..
Спустя три седмицы он прошел ритуал посвящения в старейшины. На церемонии он вспоминал, как в детстве мечтал об этом дне. Теперь ему была дана безграничная власть над Огнем, возносившая его собственную силу до непомерных высот. Алвар улыбался, принимая поздравления, улыбался, впервые обращаясь к своим братьям в новом положении, улыбался за праздничной трапезой, улыбался, скользя взглядам по лицам братьев, всех до одного, приказывая себе принимать каждого из них одинаково.
Жизнь почти не изменилась после ритуала. Разве что теперь он жил в другой келье, просторной и светлой, да проводил службы вместо бывшего старейшины. В молельном зале он никогда не смотрел в сторону резной стены, где стоял ученик с острова хванов. В общей трапезной он теперь сидел за другим столом и больше не смотрел в сторону ближайшего к выходу стола. Он выбрал новые тропы для прогулок и лично подобрал себе братьев для охраны, которых полагалось брать с собой, покидая стены монастыря. Спустя месяцы он понял, что, окруженный братьями из личной охраны, кроме них ни с кем и не говорит. Он по-прежнему улыбался и казался порой беспечным, однако обязанности старейшины исполнял неукоснительно и в срок.
А еще он стал искать старые свитки. Те, что не спрятал брат Сумиран. Алвар не верил, что спрятать можно всю истину. Истина, как вода, просочится и под камень или же, как огонь, обойдет любое препятствие. И нашел-таки в обычной книге по истории монастыря. Смутное время, когда Силы вырвались из-под контроля, назвали временем разделения Святыни. Так Алвар вновь встретился с Девой.
Вечерами он подолгу теперь беседовал с братом Сумираном, научившись смотреть тому в глаза и прятать мысли о сокровенном в такие уголки души, где их никому не найти. Сумиран не напоминал об истории с хванцем, зато много говорил о долге и о предначертанном. Однажды Алвар набрался храбрости спросить о разделении Святыни. К его удивлению, брат Сумиран ответил. Так Алвар узнал, что Святыня некогда была живой женщиной и носила имя Рамина, что один из четверых, сотворивших этот мир, любил ее, что в нее заперли всю силу стихий, а потом мир стал гибнуть и им пришлось разделить стихии и развезти их далеко друг от друга.
Тогда Алвар спросил, не было ли разделение ошибкой? Сумиран долго смотрел в пламя камина и наконец проговорил:
— Я не знаю, мальчик. Знаю лишь то, что теперь Святыни должно держать вдали друг от друга. Нам предначертаны тяжелые времена. В мир придут люди, желающие объединения Святынь, желающие гибели самому миру. И мы должны противостоять им любой ценой. Только от нас зависит сохранение миропорядка.
Алвар кивнул, так и не задав вопрос, был ли Сумиран одним из тех четверых, потому что уже догадывался об ответе. Вместо этого он продолжил читать. Чем больше он читал, тем больше понимал, что Святыня все равно будет объединена. Раз за разом свитки указывали на одного и того же человека, который должен будет сыграть в этом главную роль. А еще свитки говорили, что для объединения Святынь нужна добровольная жертва, готовая отдать все свои силы для ритуала. Алвар понимал, что ритуал потребует небывалых сил, и он знал только одного человека, такими силами обладавшего. Этим человеком был он сам. Но отчего-то страх не поднимался в душе. Были тоска и глухая обреченность. Он понимал, что не смог уберечь хванского мальчишку от предначертанного, зато он еще мог сохранить ему жизнь, отдав для ритуала себя.
Тексты в свитках были туманны. Пока в них все сходилось, но когда и где это должно было случиться, Алвар не знал. Потому просто жил, держа в мыслях то, что однажды он выгорит дотла, жертвуя свой Огонь на алтарь последнего из хванов.
Мысли об Альгаре отдавались глухой тоской, оттого Алвар все чаще думал о Рамине, добровольно пожертвовавшей собой ради спасения мира. Отчего она так поступила? От любви к одному из основателей? От любви к миру? К жизни? Алвар все чаще мечтал увидеть ее живой и задать эти вопросы. Со временем Рамина ожила в его мыслях, заменив образ хванца, о котором Алвар запрещал себе думать до поры.
Альгар пробыл в монастыре до конца положенного срока. За почти два года Алвар не обмолвился с ним ни единым словом, и хотя порой чувствовал на себе злой взгляд, старался отгородиться от него, не думать.
А когда положенный срок истек, голос Алвара не дрогнул, произнося ритуальные слова, и рука над головой готового к отбытию коленопреклоненного хванца тоже не дрогнула. Просто, вдруг потяжелев, опустилась на растрепанную макушку, всколыхнув давно затоптанное в душе. Огонь в груди полыхнул, почуяв чужие злость, отчаяние, тоску… Хванец смотрел в землю, произнося ритуальные слова, а когда все закончилось, вывернулся из-под ладони и отшатнулся, точно от прокаженного. Алвар улыбнулся. Он все время теперь улыбался.
Глядя вслед отплывающей лодье, он думал о том, что теперь может вздохнуть спокойно, вот только усмирит точно сорвавшийся с цепи Огонь. Теперь ему оставалось только ждать, потому что легенды и предания не врут: скоро будет незнакомый воевода с чужих земель жечь костры на хванском острове, да полетят свитки от стен Савойского монастыря во все концы света в поисках последнего из хванов.
