К вечеру дождь прекратился, и я вышла на крыльцо, выходившее в палисадник. В покоях было душно из-за протопленной печи и прикрытых ставней, поэтому теперь я с жадностью вдыхала прохладный влажный воздух, кутаясь в плащ и думая о том, что за весь день так больше и не увиделась с Добронегой. Я пыталась успокоить себя тем, что, вероятно, она провела это время с пострадавшим малышом, но в глубине души я понимала, что это не так: мать Радима меня избегала.
Неожиданно за моим плечом раздался голос князя:
— Не застынешь?
Я вздрогнула и, оглянувшись, подумала, нужно ли здороваться. Любим понял мою заминку по-своему и повторил:
— Не застыла бы.
— Я… тепло оделась, — указала я на плащ и поняла, что в протопленной комнате всяко будет лучше.
Любим рассматривал меня, хмурясь так, словно собирался спросить о чем-то неприятном. Я решила не дожидаться его вопросов и, выдавив из себя улыбку, попыталась проскользнуть в дом.
— Погоди, — остановил меня князь.
Послушно замерев, я мысленно умоляла Миролюба оказаться сейчас рядом. Я боялась князя, и ничто не могло этого изменить: ни благосклонность Миролюба, ни положение его невесты. Я прямо кожей чувствовала антипатию Любима. Словно он был бы рад, если бы я исчезла из его дома, из княжества — вообще исчезла. Он, должно быть, радовался, когда Всемила пропала. Зачем же тогда сговорил сына на этот брак?
— С Миролюбом поладили? — нейтральным тоном спросил князь, цепко глядя мне в глаза.
Я сглотнула и кивнула.
— Стало быть, скоро праздновать нам? — тон князя был вопросительным, будто от меня тут что-то зависело.
Я снова кивнула, потому что понятия не имела, что еще сделать. Ну? не говорить же князю правду.
— Что-то ты молчишь, точно рыба. Раньше бойчее была, — произнес Любим и собирался что-то добавить, но тут из дома вышел Альгидрас, и мы с князем воззрились на него с одинаковым изумлением.
— Ты что здесь делал? — холодно спросил Любим, преградив Альгидрасу дорогу.
— Я… ребенка вернул, — негромко ответил тот, глядя в лицо князю.
В его взгляде был совершенно неуместный сейчас вызов.
— То утром было.
Альгидрас ничего не ответил, и я перестала дышать в ожидании княжьего гнева. Однако за спиной Альгидраса вдруг появился Миролюб. И когда эти двое стали неразлучны?
— Его я пригласил, отец. Прости, что без дозволения. Он в моих покоях был. Мальчонку смотрел.
Любим нахмурился, однако спросил:
— Как там?
— Жар. Спит.
Любим покачал головой и указал было взглядом на меня, а потом махнул рукой:
— Как знаешь.
С этими словами он вернулся в дом и, проходя мимо, постарался даже краем рубахи не задеть прижавшегося к перилам Альгидраса.
— Этим ходом князь не хо-о-одит, — передразнил Альгидрас, обернувшись к княжичу.
— Он, верно, за Всемилкой вышел, — попытался оправдаться Миролюб и обратился уже ко мне: — Вы говорили?
Я кивнула и призналась:
— Он про свадьбу спрашивал.
— Вот как… — протянул Миролюб, однако больше ничего не добавил.
Я же против воли посмотрела на Альгидраса. Тот смотрел в ответ, словно ожидая каких-то пояснений. Сперва я мстительно хотела соврать, что мы с князем обсуждали будущий праздник, который я жду с нетерпением, но вдруг поняла, что не смогу. Я отвернулась к палисаднику, разглядывая мокрую альпийскою горку, только чтобы не видеть его глаз. Он не имеет права так смотреть. Я — не его.
— Я пойду, — раздался за моей спиной голос Альгидраса.
— Я тебя завтра за воротами встречу, чтобы с отцом разминуться, — отозвался Миролюб.
Альгидрас сбежал по ступеням, кутаясь в плащ, и через мгновение скрылся на одной из многочисленных тропок. Даже не попрощался. Крыльцо скрипнуло за моей спиной, и я почувствовала, как плеча коснулась рука Миролюба:
— Не кручинься, ясно солнышко.
Я горько усмехнулась. Вот и всплыл вопрос о свадьбе. Только мне уже больше не было страшно — было больно настолько, что хотелось сесть на мокрые ступеньки и разреветься.
— Как Злата? Мне ничего о ней не говорят, — вместо этого спросила я, не оборачиваясь.
— Лучше ей. Кашель на убыль пошел.
— Добронега не пускает к ней.
На этот раз я обернулась, чтобы увидеть его лицо. Миролюб озадаченно нахмурился, на его лбу пролегла складка.
— Да? Может, поверья какие женские, — пожал он плечами. — Хочешь, у сестры спрошу?
Я помотала головой. Не стоило упорствовать, раз Добронега не хочет. Вдруг и правда какие поверья, а я влезу. Они над будущим ребенком трясутся как над чудом. Впрочем, это и есть чудо.
— У тебя много сестер? — спросила я.
— Пять.
— Ты их любишь?
Если Миролюба и озадачил мой вопрос, то он не подал вида.
— А как иначе?
— А есть та, которую больше других?
На этот раз он улыбнулся непривычно тепло, и его лицо разом просветлело:
— Есть, и ты ее знаешь. Я ревел два дня, когда мальцом узнал, что Златка в Свирь уедет, как вырастет. Это потом уж смирился, а по первости… Она моя любимица. Только никому не говори.
— Даже ей?
— Особенно ей! А то браниться будет. Она с детства говорила, что нужно всех равно любить.
Я невольно улыбнулась, понимая, что не ошиблась. Миролюб вправду нежно любит Злату. Оттого и печется о судьбе Свири. «Интересно, не предложат ли сейчас Злате остаться в отцовском доме до самых родов? Вдруг вся эта поездка была затеяна для того, чтобы убрать Злату из неспокойной Свири? А заодно и посадить Радима на короткий поводок», — вдруг подумалось мне.
* * *
Следующее утро сложно было назвать добрым. Добронега, возвращения которой я так и не дождалась накануне, сегодня ощутимо нервничала, и ее нервозность передавалась мне. Я понимала, что должна напрямую спросить, что происходит, но отчаянно трусила, изо всех сил цепляясь за иллюзию, что мне все это только кажется. Но как бы я ни старалась игнорировать ситуацию, мозг сам собой обрабатывал имевшуюся информацию, и я пришла к неутешительному выводу: мать Радима теперь смотрела на меня как на человека, который может представлять опасность. Причем началось это уже здесь, в Каменице, а вот что послужило толчком?..
После завтрака, когда Добронега засобиралась уходить, а мне пришло в голову, что раньше она ни за что не оставила бы Всемилу одну в чужом доме без веской причины, я наконец решилась:
— Как Злата? — начала я издалека.
Добронега уселась на струганую скамью и подняла на меня усталый взгляд. Она молчала чересчур долго для обдумывания ответа на такой простой вопрос. В другой ситуации я бы успела всполошиться, испугавшись, что с женой Радима что-то случилось, но сейчас я чувствовала, что Злата здесь не при чем.
