Он повернулся ко мне и несколько секунд просто молчал, разглядывая меня, а потом неожиданно признался:
— Я его не вижу. Как тебя или Всемилу. Но тебя хотя бы начал чувствовать…
Мое сердце екнуло.
— Так было всегда? Или ты перестал его видеть?
— Я часто могу что-то понять о человеке еще до встречи. Как с князем было и с другими. Это, верно, не так, как видишь ты, — медленно начал Альгидрас, — Будимира я не вижу вовсе. До этого о том не думал. Ни к чему было.
— А Миролюба? — вдруг пришло мне в голову. — Его видишь?
— Миролюба? — Альгидрас потер подбородок и немного растерянно произнес: — Не пойму. Радим со Златкой столько про него рассказывали, что я и до встречи многое о нем знал. А ты? — прищурился он.
— Я вижу. Я видела его подростком, видела его с женщиной. И дядьку его видела.
Альгидрас покусал губу и медленно произнес:
— А есть тот, кого ты не видишь?
— Нет, — я помотала головой. — Я пока ничего не знаю о Будимире, но, наверное, это потому, что я еще о нем не думала. А так из всех, с кем встречалась здесь, ты был единственным, о ком я ничего не знала, кроме имени. Но, наверное, это было потому, что ты закрывался от святыни, так?
— Наверное, — неуверенно произнес Альгидрас и спросил: — А Алвара?
— Алвара я… чувствую, когда касаюсь. Думать о нем, как о других, я не пробовала.
Я вдруг поняла, что вправду ни разу даже не попыталась увидеть что-то из прошлого Алвара. Наверное, потому что он всегда отвечал на мои вопросы и мне не нужно было ничего додумывать. Я посмотрела на Альгидраса и, не удержавшись, задала вопрос, который мучил меня изрядное количество времени:
— А почему потом я стала тебя видеть?
— Потому что мы стали… вместе часто бывать, — негромко откликнулся Альгидрас, — и скрывать стало труднее.
— Скрывать что?
— Все, — неопределенно ответил Альгидрас, и кончики его ушей трогательно покраснели.
Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.
— Перестань, — попросил он со смущенной улыбкой.
Я не выдержала и все же рассмеялась. Альгидрас потер шею, попытался сделать серьезное лицо, но у него ничего не вышло. Я не видела себя со стороны, но наверняка у меня сейчас была такая же по-дурацки счастливая улыбка.
— Так. Мне, наверное, пора вернуться, а то мы одни здесь, — опомнилась я.
Улыбка слетела с его губ, и он тут же серьезно кивнул. Все бы хорошо, но только уходить мне совсем не хотелось. Альгидрасу, видимо, тоже, потому что он продолжал стоять, неловко потирая шею.
— Мне тоже пора, — все же решился он. — Ты отдохни. День сегодня будет… долгий.
Я понимала, что на самом деле он хотел сказать другое слово. По моей спине вновь побежал озноб, и я не выдержала:
— Ты ведь знаешь, что сегодня произойдет?
Он несколько секунд смотрел мне в лицо, а потом негромко произнес:
— Я так старался укрыть нас всех от Девы, что не вижу пока ничего ясного. Я не вижу Будимира, не вижу Миролюба, Радима. Я даже Алвара чувствую сегодня так, словно он за стеной. Но я не позволю никому причинить тебе вред. Просто помни об этом.
— А что насчет остальных? У этой истории будет хороший конец? — шепотом спросила я.
Он не отвел взгляда, когда так же тихо ответил:
— Да.
И даже зная цену его словам, я все равно поверила. Сразу и безоговорочно.
— Мне правда пора, — вздохнул Альгидрас. — Дева не сможет причинить тебе вред издали. Лишь навеять что-то. Если вдруг почувствуешь что, просто закройся, как Алвар учил.
— Он тебе рассказал?
— Нет, но я вижу, что ты ставишь защиту. Кто еще мог тебя научить?
— Тебе повезло, что у тебя есть Алвар, — заметила я. — Что бы там у вас ни было в прошлом, дай ему возможность все исправить.
Альгидрас кивнул, а потом, шагнув на ступеньку ниже, вдруг легко коснулся моих пальцев. Будто невзначай. И снова меня точно током ударило. Судя по тому, как он улыбнулся одним уголком губ, для него моя реакция не осталась незамеченной.
— Это только Дева! — проговорила я.
Он сбежал с крыльца и на миг обернулся:
— Ну и пусть!? и не дожидаясь моей реакции почти бегом бросился к воротам. Это были не те слова, которые я ожидала услышать. Но отчего-то моих губ коснулась улыбка.
Все-таки счастье — странная сущность. Неподвластная разуму. С этими мыслями я вернулась в дом, где уже завершалась подготовка к приему гостя.
Помогая расставлять посуду в трапезной, я не переставая думала о Будимире. То, что Альгидрас его не видит, ведь должно что-то означать? Я сама попыталась вспомнить все, что знала о соратнике князя Любима, но в голову не приходило ничего конкретного. В мозгу всплывали лишь общие факты, которые я с одинаковой вероятностью могла знать как до своего появления здесь, так и услышать о них уже в Свири. Я корила себя за то, что не обращала внимания на историю Будимира: повздыхала вместе со всеми после его исчезновения, да на том и успокоилась. Впрочем, тогда оно было и понятно: я была слишком занята, разбираясь со свалившимися на мою голову Миролюбом и упрямством Альгидраса. А вот сейчас я чувствовала, что упустила что-то важное.
И еще Миролюб… были ли сны о нем всего лишь снами, вызванными моими дневными переживаниями? Видела ли я его так же, как видела остальных здесь? Если бы при своем появлении в Свири я знала, сколько мельчайших деталей окажется важными, я бы впитывала любую информацию, не фиксируясь на переживаниях. Впрочем, кого я обманываю? Я никудышный аналитик.
Я вдруг почувствовала усталость. Сколько я здесь? Два месяца? Три? А по ощущениям, целую жизнь. К утренней тревоге присоединилась тоска, которая, казалось, отступила в последние недели. А тут, глядя на румяный пирог, ловко вынутый из печи Марушей, я вдруг снова почувствовала свою нездешность. Мне никогда не справиться с тем, с чем любая девочка-подросток справляется с легкостью. А где-то, в другом мире, газовые плиты и духовки…
Серый за домом зашелся лаем, его лай подхватила собака Радима, и я бросилась на крыльцо.
Первым в ворота вошел Радим, как и положено хозяину, за ним — княжич, а за княжичем восемь воинов, из которых мне был знаком только Улеб. Как и Улеб, воины эти были уже в летах. Кажется, двоих из них я мельком видела у погребального костра и в день суда над Альгидрасом. Остальные же могли быть как свирцами, так и воинами князя. Поскольку ни Радим, ни прибывшие не стали соблюдать церемоний и надевать парадные плащи, различить, кто из них кто, было невозможно.
Мужчины остановились у ворот, о чем-то переговариваясь. Было видно, что они искренне рады встрече: разговор то и дело прерывался смехом. Будимир стоял спиной к дому и что-то говорил, положив ладонь на плечо Улебу. Что это именно Будимир, я поняла сразу, хоть он и не отличался от прочих воинов одеждой. Он был невысок ростом — Миролюбу, стоявшему рядом, едва до плеча доставал. Но что-то в его осанке, в том, как смотрели на него седовласые воины, не позволяло усомниться в его статусе. Улеб глядел на Будимира как на старого и доброго друга, и я вдруг поняла, что никогда не видела сурового помощника Радима таким счастливым. Он даже лицом просветлел. Да и было отчего. Ведь Будимира успели оплакать, а вот он стоит живой и невредимый, рассказывает смешное, и воины ловят каждое его слово.
