— А разве Стремна не там? — указала я в другую сторону.
— Там море.
— В лесу все слышится иначе, — пришлось признать мне. — Так что одна надежда на тебя. Сама буду плутать до ночи.
Я улыбнулась, но Миролюб не улыбнулся в ответ.
— Ты так расстроен вестью, что ты не княжич? Но ты ведь признанный сын. Какая разница, кто был твоим отцом? В тебе все равно течет кровь Любима. Он тебя любит, дружина тебя любит. Жизни готова за тебя отдать. Разве теперь что-то изменится?
— Если хоть кто-то прознает… То, что простят кровному княжичу, не простят названному, — произнес Миролюб, поставив меня в тупик, а потом совсем нелогично спросил, глядя мне в лицо: — Ты видела наш бой со Златаном?
— О да! Мне еще потом не одну ночь это снилось, — нервно усмехнулась я.
— Люд болтал, что я мог меч убрать, да не убрал.
— А ты мог? — спросила я, невольно поморщившись от неприятных воспоминаний.
— Людская молва всегда не к добру, — ушел от ответа Миролюб. — Коль кого сомнения точат, они против тебя обернутся. Через седмицу ли, через год…
— Ты мог убрать меч, Миролюб? — спросила я, и мое сердце больно стукнулось о ребра. Мне очень не нравилось то, куда свернул наш разговор, но оставить эту тему я уже не могла.
Миролюб кивнул, не отводя взгляда.
— Ты специально его убил? Но зачем? — прошептала я. — Только за то, что тот солгал? Ты настолько боишься молвы? Или же… Он не солгал?! — озарило меня. — Ты вправду сказал ему, что Олег виновен? Поэтому он и вышел биться так уверенно. Но… зачем?
— Потому что хванца должны были осудить, — медленно произнес Миролюб. — Они слишком спелись с Радимом. Добра от того не было. Свирь слишком важна, чтобы отдавать ее на откуп чужаку. Князь пока терпит, но в том терпении слабость.
Я неверяще помотала головой, отчаянно желая, чтобы этого разговора не было.
— Господи, ты убил своего воина. Ты позволил выпороть Альгидраса. Все ради того, чтобы ослабить его влияние на Радима?
Я зажмурилась. Да, Миролюб мыслил государственными масштабами. Но Златан умер. Его сын остался без отца. Альгидрас мог тоже погибнуть у того чертова столба. Я открыла глаза и посмотрела на Миролюба. Он хмурился, но выглядел вполне обычно, будто мы говорили о чем-то будничном. Самое главное, он даже не пытался оправдываться, чувствуя свою правоту.
— Когда ты вернулся… это было чудом… Ты предстал спасителем. Если ты собирался избавиться от хванца, зачем вернулся?
— Я не собирался избавляться. Он должен был выжить и быть благодарным. Он был нужен мне в столице. Я не могу читать их свитки.
— Они настолько тебе важны, что из-за них стоило убивать?
Миролюб прислонился к могучему стволу и, запрокинув голову, посмотрел ввысь:
— Княжество обескровлено этой войной. На своей же земле приходиться красться да таиться. Как видишь, свитки дали ответ, что нужно кварам. Стоило ли это еще нескольких жизней? Решай сама.
Я правда старалась посмотреть на это с позиции Миролюба, но, как назло, в голову лезли слова Радима о том, что у Златана «народился сын».
— А где на самом деле Ярослав? — спросила я, почему-то вдруг подумав, что именно он, а не квары, заманил Всемилу в этот лес.
— Мертв, — ответил Миролюб так спокойно, будто и не о смерти речь шла.
— Но кто его?… — начала я, и ответ пришел сам собой, стоило лишь посмотреть на лицо княжича. — Но зачем? — пересохшими губами спросила я.
— Он видел Всемилу мертвой. Он испугался, и я знал, что он будет пытаться убить тебя.
— Ты меня защищал? — изумилась я, чувствуя, как голова идет кругом, и тут же до меня дошло другое. — Видел Всемилу мертвой?
На последних словах мой голос сорвался, но Миролюб услышал и медленно кивнул, изучающе на меня глядя.
— Когда пришла весть о том, что сестра воеводы нашлась, я думал, это ловушка для меня или отца. И то, как Будимир рвался пойти морем с ложной вестью, что мы с князем на той лодье, чтобы самому первым в Свири быть… Все это разом… А потом я увидел тебя. Ты страшно на нее похожа. Я понимаю, отчего ошибся Радим. Ты чуть иная, но похожа страшно. Да и история с пленом — хорошая придумка.
Почувствовав легкое головокружение, я поняла, что какое-то время не дышала. Я должна была бежать, кричать, что-то делать для своего спасения, но вместо этого смотрела на Миролюба во все глаза и понимала, что все бессмысленно. Даже если я сейчас с криками вернусь в Свирь, что мешает Миролюбу рассказать всем о своем открытии? Удостовериться в том, что я не Всемила — дело пяти минут. Достаточно задать мне несколько вопросов или же попросить, скажем, испечь пирог или спеть любую песню, которую женщины порой пели здесь за работой. Впрочем, нужна ли им, вообще, будет какая-либо проверка, если княжич скажет свое слово? И что тогда? Не лучше ли Радиму узнать, что сестра умерла, чем столкнуться лицом к лицу с тем, что все это время привечал ту, кого называют в народе забавицей, нечистую силу, приносящую несчастья. Законы этого мира были жестоки. Вспомнить хотя бы отношение к Помощнице Смерти и к ее маленькой воспитаннице. Отчего-то мне думалось, что даже любимому воеводе не простят подобное. И что меня ждет? Позорный столб? Или какая другая смерть? Я ведь так и не узнала, как здесь наказывают женщин. Впрочем, вряд ли Забавица будет считаться женщиной. Смешно. Я так долго ждала разоблачения, так боялось его. Но оно пришло совсем неожиданно и совершенно не с той стороны, откуда могло бы.
Миролюб же после молчания продолжил:
— Я еще ребенком был, так мать всегда мне сказывала, что старый хванец, что меня найти помог, сказал, мол, я погибну через деву, пришедшую в этот мир с другой стороны. Дитем я не знал, что такое другая сторона. Но мать повторяла это раз за разом. Потому-то отец и сговорил нас со Всемилой. Ее они знали, Всеслава знали, Радима. Златка тут опять же жила.
— Но этой женщиной могла быть любая, — еле слышно пролепетала я.
— Шутишь? — улыбнулся Миролюб. — В моей жизни не было женщин. Были лишь дворовые девки, чьи семьи я точно знал и кого видел еще босоногими и в коротких рубашонках. Ни одна заморская невеста даже не ступила на нашу землю. Отец отказывал всем, потому что мне уже суженая была обещана. Все было хорошо, текло, как ручей в своем русле, и вдруг разом поменялось. Сначала Радим хванца притащил. А хванов князь, ох, как не любит. Верит, что не промедли тот старый хванец, я бы при руке остался.
Я отступила от Миролюба, сжав в кулаке шаль на груди, и уперлась спиной в шершавый ствол ели. Все медленно стало вставать на свои места.
— Это ты убил Всемилу?
Миролюб наконец отвел от меня взгляд и вновь посмотрел ввысь.
— Будимир слишком хотел нашего с ней союза. Это ведь он ее отцу предложил. Он слишком давил, слишком торопил… А то, что хотел Будимир, всегда мне боком выходило.
