Кто меня будет спрашивать: люблю или не люблю? Услышав смешок Грита, я открыла глаза. Его пальцы скользнув с моей щеки, коснулись моего подбородка.
— А кого любишь? — спросил он.
— А ты? — спросила я в ответ, потому что твердить о любви к погибшему отцу своего сына было как минимум глупо.
Брови Грита взлетели вверх, и я перестала дышать. Спросить об этом было невиданной дерзостью? Я нарушила обычай? Я должна была это знать?
— Почему ты так смотришь? — прошептала я, руша всю легенду о том, что почти не говорю на кварском.
— Меня никто об этом не спрашивал, — медленно ответил Грит.
— Сколько тебе… весен?
— Двадцать пять.
— Почему ты не любишь Грану?
Я не знаю, откуда во мне взялась смелость задавать Гриту вопросы один за одним. Но так мне было спокойнее, потому что он, кажется, незаметно для себя самого отступил на шаг назад и сложил руки на груди.
— Мой отец был старейшиной, — медленно произнес Грит, и в его взгляде появилось что-то новое. — Меня воспитывали новым старейшиной.
Он говорил с паузами, явно упрощая речь, чтобы я точно поняла.
— Я не хотел быть старейшиной. Я хотел видеть отца живым. Но была война. Давно. Иногда отец надолго уходил в море. Привозил трофеи, рабов. Я оставался за него. А потом я упросил взять меня в поход. Брат отца был против. Но отец мне позволил. Это была кровавая война. Я не буду о ней говорить. Отцу приказали напасть на остров. Священный. Отец не хотел.
Я почувствовала, как по моей спине поползли мурашки. Вот, кажется, и ответ на мой вопрос о том, был ли Грит среди тех, кто убивал на хванском острове.
— Ты понимаешь мои слова? — прищурился Грит.
Я кивнула и сдавленно прошептала:
— Кто ему приказал?
— Ведун.
«Их ведун ввел меня в обряд, но что-то пошло не так».
— А потом?
— А потом мы убивали. Много убивали.
Я обхватила себя за плечи, с тоской понимая, что, кажется, история гибели острова хванов не оставит меня никогда. Грит сделал вид, что не замечает моего состояния. Он по-прежнему говорил медленно, но четко и жестко.
— Мы были сильнее. У нас были раненые, были те, кто погиб. Но мы были сильнее. Мой отец был сильнее. Его невозможно было убить. Но его убили.
— Хваны? — спросила я.
— Его убил один из своих. Заколол копьем со спины. Я видел. Я не мог помешать. Я был ранен.
— Почему? — выдавила я, разом позабыв все другие слова на кварском.
— Ему приказали.
— Кто?
— Скажи сама, — глядя мне в глаза, произнес Грит.
— Ведун? — спросила я.
Грит, криво усмехнувшись, кивнул.
— А тому — мой дядя, новый старейшина. Ведун приказал бросить тело отца там. Они сняли с него доспех, чтобы его не заметили и не забрали с собой. Меня тоже бросили. Только доспех не сняли. Думали, что я умер. А для верности, — Грит что-то произнес, но я помотала головой, показывая, что не понимаю, и тогда он указал рукой на переплетение шрамов на своем виске.
— Как ты опять… здесь?..
— У нас было четыре лодьи. Халем — один из воинов — увидел меня. Ведуна ранили. Я не знаю как. Уходили в спешке. Мне потом рассказали. Халем забрал меня и прятал на своей лодье, пока я не оправился. Четыре седмицы мы шли сюда. Халем, когда понял, что я не умру, собрал тех, кто верен отцу. Они не дали меня убить.
Грит отступил еще на шаг и невесело усмехнулся.
— Здесь мне не поверил никто. Все сказали, что я, — я вновь не поняла слово, и тогда Грит скорчил безумную рожу. — Грана оплакала сына, но она… вновь была матерью старейшины. Для них все было по-старому. Новый старейшина привез из похода… — Грит произнес какое-то слово и сплюнул. — Та родила ему сына. Но любой, кто имеет голову на плечах, скажет, что сын не его. Боги не дают сыновей тем, кто обрубает ветви своего рода.
Я прижала ладони к вискам. Мне казалось, что моя голова сейчас треснет от попыток разобрать кварскую речь и от свалившейся на меня информации. Грит стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня ничего не выражающим взглядом. Я же думала о том, что, кажется, на острове хванов произошло сразу несколько трагедий и последствия их тянутся до сих пор.
Был ли Грит страшным человеком, способным причинить боль, убить без особых на то оснований? Наверное, был. Был ли он в этом виноват? Живя в семье медиков, волей не волей подхватываешь какие-то знания. Так я помнила, что беспричинная агрессия и перепады настроения, к сожалению, нередко являлись последствиями черепно-мозговых травм. А, судя по следам на виске Грита, ему действительно проломили череп. Удивительно было, что он вообще выжил.
В свете новых знаний я, пожалуй, склонна была разделить опасения Альгидраса.
— А родные? У тебя есть братья или сестры?
Грит криво усмехнулся.
— У моего отца был один сын — я. Его братья и их сыновья служат старейшине.
— А ты… — я замялась, подбирая слова, потому что прямолинейность в этом вопросе была неуместна, но в итоге сдалась: — можешь еще стать старейшиной?
Грит некоторое время молчал, и под его внимательным взглядом я успела сто раз укорить себя за длинный язык.
— От ответа зависит твое желание жить в моем доме? — наконец медленно произнес он, и я удивленно на него уставилась.
— Нет! — я в отчаянии замотала головой, понимая, что у меня не хватит слов убедить его в обратном, потому что понимать язык и говорить на нем — это совсем разные вещи. — Я хотела… Я спросила…
Слова закончились, и я с досадой топнула ногой.
— Я спрашивала о тебе. О будущем. Ты один. Я…
Не знаю, поверил ли мне Грит, но его губ коснулась улыбка.
— Надия, — произнес он и добавил что-то, что я не поняла, однако он не стал приходить мне на помощь. Вместо этого он неожиданно добавил: — И я не говорил, что это было на острове хванов.
Слово «хваны» он произнес немного не так, как его произносила я, но оно было вполне узнаваемым. Я сглотнула.
— Я... слышала эту историю.
— От брата? — Грит усмехнулся и, шагнув ближе, взял меня за локоть. — Или от мужа?
— От меня, — раздался смутно-знакомый голос, и я повернулась к говорившему.
Вероятно, я не сразу узнала Алвара, потому что отвыкла от его голоса. А может, потому, что давно не слышала, чтобы в нем звучали угрожающие нотки. Я ожидала, что он будет с Альгидрасом. Но Алвар был один.
Грит что-то резко произнес, и его хватка на моем локте стала сильнее.
— Отпусти ее, — сказал Алвар по-кварски.
