– Эй, Твердов, – окликнул его Пахом, – кажись парторг приперся. Вон его рожа среди деревьев мелькнула.
– Как ты называешь парторга колхоза, представителя нашей славной коммунистической партии, – хихикнул Миша «Пакет».
– Ой, извините, – Пахом изобразил подобие быстрого реверанса, – я оговорился: наимерзчайшая рожа! Гы-гы-гы!
– Так, парни, угомонились уже, – зацыкал на них Твердов.
– О, глянь, «Председатель» наш решил перед парторгом местным прогнуться, – скривился Пакет, – что не нравится, как твоего Ендовицкого Пахом окрестил?
– Почему, очень даже нравится, – повернулся к нему лицом Твердов, ставший теперь с легкой руки Пакета «Председателем», – поэтому, как он к нам поближе подойдет, гаркни ему прямо в эту его рожу. Заяви, что она у него мерзкая, даже наимерзчайшая. Ну, чего стушевался, давай, дерзай! О, сразу и хвост поджал, и глазки потупил! Давай, Пакет, кричи громче! Мы все слушаем.
– Доброе утро, комсомол! – зычным голосом поприветствовал бойцов отряда запыхавшийся от быстрой ходьбы Ендовицкий, утирая с лысины выступивший пот. – Чего не поделили? Что надо там кричать?
– А вы у него спросите? – «Председатель» кивнул в сторону заметно перетрухавшего Пакета. – Он как раз знает.
– Да не, мы тут шутим так между собой, – натужно улыбнулся Пакет и растерянно посмотрел на Пахома.
– Да, товарищ парторг, – пришел ему на помощь Пахом, – мы тут промеж себя балуемся, шалим.
– Ясно, – Ендовицкий не торопясь сложил носовой платок и убрал его в карман идеально отглаженных брюк (когда только успел?), прищурившись от утреннего солнца, – ну все, шутки в сторону. Где ваши преподаватели? Еще не пришли? Уже без пяти семь. Или вы решили перенести подъем на более поздний час? Насколько тогда, если не секрет?
– Так, а чего их ждать? – нашелся Твердов. – Подъем для нас, а не для преподавателей. Или вы полагаете, что преподаватели каждый раз станут тащиться через всю деревню, чтоб нас проконтролировать? Мы уже давно в няньках не нуждаемся.
– Золотые слова! – улыбнулся довольный парторг. – Тогда давайте начинать подъем флага, где остальные ребята? Где ваш магнитофон? Где кассета с гимном, что я вам вчера выдал?
Ровно в семь, как планировал Ендовицкий устроить утреннюю линейку, не получилось. В начале магнитофон «зажевал» кассету, и ее пришлось вручную перематывать карандашом.
– Ребята, а может, пока сами споем? – с улыбочкой предложил парторг. – Думаю, пары куплетов будет достаточно.
Но оказалось, что, кроме Вики Глазовой и ещё троих бывших школьных комсомольских активистов, куплета гимна больше никто не знал, или не признавался, что знает. Большинство ребят могли только произнести первые две строчки, а уж спеть куплет целиком деликатно отказались. Ендовицкий выстроив первокурсников полукругом вокруг флагштока, встал в центр образованной «подковы» и попробовал, сам затянуть гимн. Его никто не поддержал. Даже Вика.
Ендовицкий с выражением, стоя по стойке смирно, громко пропел первый куплет гимна и остановился. Посмотрел, как Паша Чиж, быстро крутя пальцами простой карандаш, вставленный в отверстие кассеты, пытается перемотать «зажёванный» участок магнитной пленки, тяжело вздохнув, произнес:
– Александр, поднимай уже флаг! Похоже, сегодня гимн полностью мы не услышим.
Твердов, имитируя строевой шаг, подошел к флагштоку и с силой потянул за веревку. Мокрое полотнище отчего-то поехало вниз.
– Не в ту сторону тянешь, в обратную надо, – подсказал ему Пахом, стоявший ближе всех.
– Это что у вас такое?! – оживился парторг, засеменив к флагштоку, – Почему флаг опустился, а не поднялся?
– Не знаю, – пожал плечами Твердов, пытаясь выдернуть ткань флага, вклинившуюся в металлическую петлю для прохождения веревки.
Мокрая ткань намертво спаялась с узким кольцом и никак не желала выходить гнезда. Чересчур мощное усилие грозило порвать красный стяг.
– Дай-ка я попробую! Какой идиот, привязал таким макаром флаг?! – злился Ендовицкий, силясь освободить символ государства от стального захвата ржавой петли. – Какой дебил так присобачил?!
– Так вы сами и привязали его вчера вечером. Поначалу он у вас поднимался вверх. А потом что-то там не понравилось, и вы его еще раз перевязывали, – с усмешкой напомнил ему отстранённый в сторону Твердов.
– Разве это был я? – вдруг резко осёкся парторг. Со стороны могло показаться, что он прикусил язык.
Наконец флаг взвился вверх. Достигнув вершины, он повис там большой толстой сосиской без каких-либо признаков жизни. Ендовицкий покраснел, до состояния вареного рака и принялся раскачивать веревку на флагштоке из стороны в сторону, пытаясь таким приемом расправить полотнище.
– Всем доброго утра, мы ничего не пропустили? – из-за спин стоявших полукругом бойцов на сцену вышли пропавшие преподы. От Сергеичей чувствительно несло стойким перегаром.
– Что ж вы, товарищи преподаватели, опаздываете? – недовольно крякнул парторг, отняв, наконец, руки от флагштока. Похоже, до него дошел весь комизм ситуации.
– А, собственно говоря, в чем дело? – насупился хирург Виктор Сергеевич, недоброжелательно посмотрев на парторга.
– Дело в том, что мы с вами вчера договаривались начать трудовой день с подъема флага и под гимн Советского Союза, – последние слова Ендовицкий произнес с долей пафоса.
– Мы?! Договаривались?! Послушайте, уважаемый, а вы ничего не попутали? Мы, кажется, не члены вашего ммм…славного колхоза, и посему вы нам здесь не указ!
– Витя! Витя! – Полоскун дернул за рукав Мохнатова. – Прекрати скандалить.
– Смею напомнить, э-э-э, Виктор Сергеевич, кажется, что вы все – он обвел взглядом и повеселевших бойцов и страдающих похмельем преподов, – прикомандированы на время уборки урожая к нашему колхозу «Красный пахарь». Поэтому вы на это время влились в наш прославленный коллектив со всеми вытекающими, – пропустив мимо ушей, недовольство Виктора Сергеевича, со змеиной улыбочкой прошипел Ендовицкий. – И не мне вам объяснять, как важен в идеологическом плане такой момент, как подъем государственного флага. Вы коммунист?
– Я – беспартийный! – дыхнул на парторга мощным перегаром Мохнатов. – И не желаю участвовать во всем этом цирке. Мы сюда урожай приехали собирать, а не по стойке смирно под гимн стоять.
– О-о, что я слышу?! Подъем флага – имеет не только бытовое значение, но и политическое. Весьма скверно, что вы этого не осознаете. При случае я буду вынужден доложить вашему руководству.
– Юрий Ильич, ну зачем же так сразу пороть горячку, – Полоскун аккуратно взял под ручку Ендовицкого и отвел его к росшему неподалёку тополю.
Пока они там тихо переговаривались между собой, строй распался, и расслабившиеся бойцы стали вполголоса обсуждать увиденное. Мохнатов с отрешённым видом облокотился об флагшток и закурил.
