– Вижу, вижу. А ты знаешь, что такое это «Назарет»?
– Знаю, рок – группа такая шотландская, исполняют хард-рок, а что?
– А то, что она у нас в стране запрещена.
– Первый раз слышу, – ухмыльнулся Пакет. – И у Сереги Пахомова тоже такая майка, и че?
– Через плечо! Вот увидит вас в этой майке Петин или парторг Ендовицкий, будет вам хард-рок. Эта группа признана антисоветской.
– А, ерунда, – отмахнулся Пакет и побежал догонять уже направившихся в столовую товарищей.
– Ну, ну, – задумчиво произнесла Вика ему в след.
Работа отряда шла по расписанию: дежурные бойцы и Максим Сергеевич остались в лагере, а остальные ребята вместе с Виктором Сергеевичем проследовали в столовую.
Во время завтрака окрыленная повариха Ольга буквально порхала между столами.
– Кому добавки? Не стесняйтесь. Сегодня булочки с персиковым повидлом, – звучал ее звонкий голос. – Кому добавить какао? На настоящем молоке сварено.
– Ишь, как воспламенилась, – думал хмурый Твердов, нормально не спавший вторую ночь подряд, – девка-огонь оказалась, зато я, похоже, почти потух. Еще одна такая бессонная ночь, и точно сгорю.
– Ну что, сегодня встретимся? – подмигнула ему, пробегая мимо, Ольга, словно угадывая его мысли. – Да, ты не бойся, – шепнула она ему на ушко, – расслабься, сегодня отдохни уж: муж мой в обед приезжает.
– Угу, – кивнул Твердов, вяло работая челюстями, пережевывая булочку с персиковым повидлом.
Тут его взгляд выхватил повариху Марину. Как-то сразу он ее не заметил. Девушка явно грустила и работала на автомате. После обеда, Твердов подошел к ней и тихо поинтересовался, как у нее дела. Ничего нового Марина ему не сообщила: Рому госпитализировали в терапевтический стационар, подозревают пневмонию, колют антибиотики.
– А когда ты вернулась?
– Сегодня утром на первом автобусе, – вздохнула девушка, – всю ночь у постели Ромы на стуле просидела. Он, кстати, тебе привет большой передавал.
– И ты передай, как увидишь, – улыбнулся Твердов.
– Сегодня же и передам.
– Никаких сегодня! – твердо сказала Ольга, стоявшая, как оказалось, сзади них. – Давай уже работать, подруга. Я тут одна больше не собираюсь за нас двоих отдуваться. Иди, драй посуду, вон ее уже сколько скопилось.
– А я после работы, после ужина поеду, – упрямо мотнула головой Марина.
– Так это уже после восьми вечера будет. Уже и автобусы, наверное, не ходят.
– А я на попутке доберусь!
– Марина, – вмешался в разговор «Председатель», – на самом деле, зачем так часто в больницу ездить? Сегодня же была, а у Ромки все есть. Я уговорю кого-нибудь из водителей и завтра – послезавтра к нему сам махну. Хочешь, и тебя возьму?
– Нет, я сегодня поеду! Это он из-за меня в больницу попал. Я должна быть там, рядом с ним. И не нужно меня отговаривать. Я так решила, и точка!
– Оставь ее, – стала делать Твердову глазами знаки Ольга, – это бесполезно. Ей что в голову втемяшится – бесполезно вышибать. Я ее хорошо знаю. Пускай едет. У тебя у самого, какие планы на сегодня?
– Выспаться.
– Это хорошо. Говорят, к вам декан ваш едет? Из-за Ромки?
– Да, говорят, из-за него. Все же это ЧП – на второй день колхоза боец отряда попадает в больницу.
– Хочет проверить, а не членовредительство это, – ухмыльнулась Ольга, – не умышленно свинтил с работ?
– Наверно, – равнодушно согласился Твердов.
– Что-то ты какой-то смурной сегодня? Тебе что, ночью плохо со мной было? – Ольга приблизила к нему свое веселое лицо, забирая пустую посуду. Вера Симакова, завтракавшая за одним столом с «Председателем», к тому времени уже покушала и вышла на улицу, Твердов сидел один.
– Нет, ночью все было замечательно, – он поднял на нее красные от недосыпа глаза, Девушка остановилась с чувством дремлющего желания. Ей захотелось отодвинуть посуду в сторону, прижать к себе Твердова, поцеловать его в губы и повалить прямо на пол, сдирая одежду. Только усилием воли она остановилась, провела языком по губам и попыталась восстановить участившееся дыхание.
– Да, Сашенька, все было просто класс, ты такой милый, – прошептали Ольга.
– Оля, мы не одни, – погрозил ей пальцем председатель, оглядываясь вокруг: но никто не заметил их перешептываний.
Почти все абитуриенты к тому времени закончили завтракать, и вышли на улицу. Только три девочки допивали свой чай. Но их столик оказался у самого входа, и им нет абсолютно никакого дела до Твердова и Ольги.
– Ой, Саня, я уже скучаю, – тихо простонала Ольга, – незаметно для окружающих проведя рукой по его спине, – очень скучаю…
– Все, мне пора, – буркнул под нос Твердов, опуская взгляд в пол.
– Уже уходишь? На обед заедешь?
– Наверное, а где мне еще обедать?
– Ну не знаю, вдруг тебя Оля Анисимова к себе в гости пригласила. Не звала еще?
«Председатель» бросил в ее сторону гневный взгляд и быстро вышел наружу. Ольга вздохнула, отдышалась и понесла грязную посуду к мойке. Во дворе столовой разворачивался автобус.
Декан Василий Васильевич Петин в свои сорок три года напоминал замершего в развитии тимуровца, который сдает подслеповатому сторожу колхозных садов расхитителей социалистической собственности, тыривших в нем недозревшие яблоки и груши. На лице Василия Васильевича навечно застыл отпечаток того наслаждения, что он когда-то испытал при виде пойманных мелких воришек. Его лицо хранило нежное целомудрие и детскую наивность, а голубые глаза лучились добротой и состраданием: в тимуровские времена он жестоко страдал, что ружье у сторожа оказалось заряженным не крупной солью.
По своему обыкновению, Василий Васильевич появился совсем не там, где его ожидали. Пока Максим Сергеевич скучал на автобусной остановке в центре Петровки, Петин слез у административной границы деревни. Осмотрев всех пассажиров, прибывших нужным рейсом, и не найдя среди них Петина, озадаченный Полоскун поплелся в лагерь. Следующий автобус по расписанию приходит лишь через шесть часов.
– Максим Сергеевич, где вы бродите в рабочее-то время? – строго поинтересовался стоящий у умывальников во дворе лагеря Петин вместо приветствия.
– И вам не хворать, Василий Васильевич, – отбросил от себя все рассуждения Полоскун, – вас вот ходил встречать, да не встретил.
– А кто вам, интересно, сообщил о моем визите? – Петин протянул ему руку.
– А вам не все ли равно, Василий Васильевич?
– Ну как-то вы не очень вежливо со мной разговариваете, вы не находите?
– Василий Васильевич, а вы, простите, не слишком много на себя берете? – растянул губы в едкой улыбке Максим Сергеевич. – Смею напомнить, что я такой же преподаватель института, как и вы. Поэтому не нужно ко мне обращаться как к студенту или своему подчинённому.
