– Вот, а я что говорил, – вдруг просиял стоматолог. – Самая натуральная ветрянка! Товарищ врач, разрешите, уже поеду в часть? Уже вон ночь на дворе.
– Поедешь. Поедешь. Вот только специалист по молочным агрегатам из туалета вернется. Осмотрю его. И если будем госпитализировать, то отпущу тебя.
– Ну, товарищ доктор, – взмолился сержант, – мне же еще почти двести км ехать! Да энтероколит у него! С горшка не слазит!
– Отставить разговоры! – я громко перебил его и постарался перевести разговор в другое русло. – Ты вот лучше скажи, у вас в части много таких?
– Каких таких? – чуть не плача от досады, переспросил фельдшер.
– С высшим образованием?!
– Да, считай, процентов семьдесят. Военные же кафедры почти во всех вузах давно ликвидировали! Я же вот тоже с высшим образованием, а вынужден фельдшером служить.
– Странно. – Я нахмурил лоб и посмотрел на сконфуженного стоматолога. – Что же, министерство обороны без вас зачахнет?
– Не ко мне вопрос.
– Ну, что, даже не интересовался? Ведь государство тратило средства и время на ваше обучение, и вместо того, чтоб приносить пользу Родине, взяли и забрили лбы? Гм?
– Товарищ врач, разрешите уже убыть? – вновь заканючил сержант-стоматолог, жалобно посмотрев на меня.
– Дмитрий Андреевич! – вклинилась в диалог Валентина Ивановна. – Там у солдата такой зловонный стул! Мы не стали его смывать, чтоб вы сходили и посмотрели.
– А это так необходимо? – я брезгливо поморщил нос. – Никогда ничем подобным не занимался.
– Ну, обычно инфекционисты всегда смотрят на испражнения.
– Ладно. Езжай! – махнул рукой фельдшеру и сел за стол писать истории поступающих больных. Любоваться содержимым кишечника рядового Смолина я не стал.
Больных увели в инфекционное отделение. Страдая муками творчества, я пытался хоть что-то отобразить на бумаге по поводу ветряной оспы и энтероколита. Но как можно писать то, в чем совсем не разбираешься? Я эти заболевания изучал четверть века назад в институте, на кафедре инфекционных болезней. И в памяти сохранились одни названия, так как почти сразу забыл про их существование после сдачи экзамена по ним. Многократно чертыхнувшись про себя, я оторвал свою окаменевшую пятую точку от казенного стула и поплелся в комнату дежурной медсестры. Там стоял подключенный к интернету старенький компьютер, и за полчаса я с его помощью обогатил свой багаж знаний минимум на два заболевания.
Закончив с поступившими солдатиками, я устремился на вечерний обход. Первым на пути у меня стояло терапевтическое отделение, расположенное на самом верху здания, на четвертом этаже, под крышей. С приемного покоя наверх вела широкая мраморная, лестница с литыми чугунными перилами по краям, пронзающая затхлый полумрак наступающей ночи снизу вверх подсвечиваемая всего одной сорокаваттной лампочкой на третьем этаже.
Мои неторопливые шаги монотонным гулом отозвались в пустом коридоре, ведущем на запасную лестницу между этажами. Ступив на выщербленные ступеньки первого этажа, я с ходу чуть не угодил под сухой дождь, состоящий из взвеси сероватой пыли и мелкого мусора, дозированными порциями сыпавшегося откуда-то сверху точно в лестничный пролет мне на голову. Отбежав в сторону и прислушавшись, уловил характерное методичной шуршание половой щетки о мрамор. Кто-то там наверху не особо старательно подметал лестницу, совершенно не заботясь о тех, кто в тот момент мог оказаться в самом низу, под уборщиком. Пока я соображал, кто бы это мог быть, как вслед за сухим мусором, летевшим довольно густым потоком, пролилась и настоящая вода, грязной лавиной хлынувшая с четвертого этажа. Этому действу предшествовал металлический звук упавшего ведра.
– Эй, кто там хулиганит?! – что есть мочи заорал я, пытаясь в полумраке рассмотреть наглеца.
– Ой, извините! У меня тут ведро случайно опрокинулось! – донесся сверху испуганный женский голос.
Я стрелой взлетел наверх и нос к носу столкнулся с незнакомой женщиной средних лет в форменном синем халате, с белой надписью «Славянка» на спине, пытающейся сморщенной серой тряпкой собрать в ведро разлившуюся по ступенькам лужу.
– Вы что здесь на ночь глядя грязь разводите? – грозно осведомился я у уборщицы, пытаясь незаметно восстановить сбившееся от быстрого подъема дыхание.
– Наоборот, – попыталась улыбнуться смущенная моим внезапным появлением женщина, – я эту грязь убираю.
– Я воочию видел, как вы тут убираете! Сначала мусором чуть не завалили с ног до головы, а после водой окатили!
– Извините, доктор, ради Бога! Но тут так темно, что ничего не видно! Сами видите, какое освещение на лестнице! – она ткнула рукой в сторону третьего этажа, где притаилась единственная на всю округу электрическая лампочка.
– Так, а почему вы днем-то не моете, когда вполне хватает дневного освещения? Для чего нужно драить полы, когда на улице уже темно?
– Почему, – обиделась тетенька, – я с самого утра на ногах! Только вот до этого участка лишь к вечеру добираюсь! Я же одна мою!
– Вы что, хотите сказать, что одна (!) моете весь госпиталь?!
– Да! – выпрямилась уборщица, уверенно отжимая в ведро последнюю порцию собранной с пола воды. – Одна. Так то мы вдвоем с Наташкой, это моя напарница, моем. Но она сейчас на больничном, – давление у нее подскочило. Обещали подмогу прислать, но, как всегда, не прислали!
– А что солдатиков, из команды выздоравливающих выделить нельзя? Или вы не просили?
– Да что вы, доктор! – уборщица с отчаянием замахала нечистыми руками, едва не задев мой почти белый халат. – Сейчас военнослужащих срочной службы привлекать к уборке строго-настрого запрещено.
– Вот как? Значит, они гадят, а убирают гражданские тетеньки?
– Примерно так. Раньше тут все солдатики да матросики мыли-убирали. А сейчас наша клининговая компания «Славянка» всем занимается от «Оборонсервиса». Может, в спальных помещениях солдаты, и моют полы, а все остальное на нас повесили.
– На вас, – поправил я, имея в виду одинокую уборщицу, с понурым видом стоявшую передо мной. – И как у вас сил только хватает? Тяжело же?
– И не говорите. Голова прямо раскалывается. Да еще давление жмет. Я бы тоже ушла на больничный, но тогда тут точно все грязью зарастет.
– Это вы напрасно. Незаменимых людей нет. Раз болеете – идите лечитесь. Пришлют кого-нибудь вместо вас.
– Ага! Держи карман шире! Пришлют они! Мы вон с Алкой, это еще одна моя напарница была, в январе вдвоем зараз простудились и ушли на больняк. Нас две недели, почитай, не было. А когда вышли на работу, тут такой, прости Господи, срач стоял. Не знали, с чего начать! Две недели никто так и не убирал. А вы говорите, – уборщица, кряхтя, подобрала с пола ведро и поплелась в сторону терапии.
– Давайте помогу, – я бросился к ней, стараясь ухватить ручку тяжелого ведра.
