– Нет! Спасибо! Я сама! Идите, куда шли! Я вот только на терапии воду поменяю и пойду дальше мыть.
– Как угодно, – я не стал навязываться, а обогнав ее, нажал кнопку электрического звонка расположенную справа от входа в терапевтическое отделение. И пока ждали дежурную медсестру, больше между собой не разговаривали.
– Строить будем? – прямо с порога, после обмена приветствиями, буднично поинтересовалась у меня довольно строгая дежурная медсестра терапевтического отделения.
– Чего строить? – не понял я.
– Не чего, а кого! Срочников строить будете?
– А надо? – пожал я плечами.
– Вы же дежурный врач! Должны построить всех военнослужащих срочной службы и проверить их наличие и внешний вид, узнать жалобы! И у нас двое температурят, 37,6! – с самым серьезным видом она напомнила мне обязанности дежурного врача по госпиталю.
– Стройте, – вздохнул я.
Через пять минут изломанная шеренга из мятых и испуганных парней в одинаковых коричневых пижамах и тапочках стояла на блестящем от включенного освещения центральном проходе перед моим суровым лицом. Я не спеша дошел до середины строя и медленно обвел всех присутствующих долгим и испытующим взглядом. Да-а, картина еще та, доложу я вам. Человек тридцать бледных и изможденных пацанов, стараясь не встретиться со мной глазами, исподволь изучали меня. А я их.
– Товарищ дежурный врач, – громко забубнил крепко сбитый розовощекий солдатик, уверенно стоявший на правом фланге и являющийся явным диссонансом своим жалким собратьям по несчастью, разгоняя своим звонким голосом повисшее в воздухе напряжение, – личный состав терапевтического отделения построен. В строю 32 человека. Отсутствующих нет. Доложил старшина Картузов.
– Картузов, – я напустил на себя еще более строгий вид, – а почему во-он те ребята, – я ткнул пальцем на приоткрытую дверь в ближайшую от строя палату, где сквозь широкую щель было хорошо видно двух валяющихся на кроватях молодцев в ярких спортивных костюмах, – не в строю?! Тузы, что ли, местечковые? Или настолько тяжелобольные, что не могут встать в строй?
– Никак нет! Это же контрактники!
– Странно, – чуть усмехнулся я, – а что, контрактники уже не военнослужащие российской армии?
– Доктор, – полушепотом пришла на помощь Картузову медсестра, – контрактников, офицеров и прапорщиков строить не нужно!
– Это еще почему?
– Ну, не принято! Только срочников! Они же могут сбежать!
– А контрактники и прапорщики не могут? Картузов, давай ставь этих красавцев в строй!
– Доктор, – уже по-змеиному зашипела дежурная, – не надо! У вас могут быть проблемы! Вы у нас недавно, поэтому всего еще не знаете! Проверять нужно только военнослужащих срочной службы.
– Так что, строить «контрабасов» или нет? – лениво протянул старшина, переводя удивленный взгляд то на дежурную медсестру, то на меня.
– Не нужно, Вадик! – наигранно растянула она пухлые, некрашеные губы в подобии улыбки. – Доктор ошибся. Он у нас недавно. Ведь так, доктор?
– Ладно, Вадик, – я устало махнул рукой, – встань в строй! Раз «контрабасы» не подлежат построению, пускай дальше нежатся на кроватях. А, кстати, чем они страдают?
– Не могу знать! – четко, по-военному ответил крепыш Картузов.
– Они с бронхитом у нас лежат, – подсказала мне медсестра, подавая глазами знаки ближайшим к их двери солдатикам, чтоб те прикрыли дверь в палату контрактников.
Стоявшие в строю парни, по-видимому, не так поняли ее просьбу и широко распахнули дверь в палату с контрактниками. Валяющиеся на кровати «контрабасы» разом повернули на скрип открываемой двери головы. И увидав открытую дверь, шеренгу больных и меня в белом халате и строгим лицом, вмиг осунулись и принялись надсадно кашлять и хватать открытыми ртами воздух, показывая всем, как они больны.
– Бедняги. Открытие двери моментально вызвало необратимый приступ удушья у тяжелобольных, – сквозь едва сдерживаемый смех вслух произнес я.
– Вы не верите, что они на самом деле больны? – насупилась медсестра. – Хотите взглянуть на их истории болезни?
– Нет! Не желаю, – сухо отрезал я. Затем еще раз пересчитал находившихся в строю солдатиков и поинтересовался у них насчет жалоб.
Жалоб не оказалось. Я распустил строй. Осмотрел в палатах температуривших пациентов, ими оказались срочники с гайморитами. Оставил свой след в их истории болезни и направился к выходу.
– Вы к нам ночью во сколько придете? – казенным голосом спросила напоследок медсестра.
– А когда обычно другие врачи к вам приходят?
– Кто как. Кто в час ночи, кто в два! А есть и такие, – тут она понизила голос до шепота и с заговорщицким видом продолжила: – что и совсем не приходят.
– Посмотрим, – с задумчивым видом ответил я, а про себя отметил, что отношу себя к тем, что «совсем не приходят».
На покрытой ночным полумраком, отдающей сыростью лестнице встретилась уставшая со слипшимися на лбу волосами уборщица. Она вялыми, но методичными движениями домывала пролет между третьим и вторым этажами. Работа, похоже, уже давалась ей с трудом: не ощущалось былого энтузиазма.
– О, а вы уже проверили терапию? – прервала она взмахи шваброй и тылом правой кисти оттерла со лба мокрую прядь. – Что-то быстро.
– А чего там сложного? – я замедлил движение и с удивлением посмотрел на уборщицу. – Построил, посчитал.
– Ну, не знаю, – женщина слегка улыбнулась, – иные врачи так проверяют, так орут, что на лестнице слышно.
– Орут?!
– Ну, да. Орут! У вас доктор есть, Павел Кузьмич, кажется он невринолог.
– Невролог, – поправил я. – Есть такой! Юное дарование!
– Невролог! – согласно кивнула собеседница. – Да, он заметно молод, но так орет, когда солдатиков строит. Так на них, бедных, кричит. Я на первом мою, а слышу, как он терапию на четвертом этаже проверяет. И всегда чуть не по часу!
– А что ж там можно так долго проверять?
– Да он все проверяет: матрасы переворачивает, в тумбочках роется, заставляет снимать неуставную одежду. Я же воду всегда в терапии набираю. С пустым ведром поднимусь на четвертый этаж, у них водой заполнюсь и мою! Потом в инфекционном уже, на втором этаже, меняю.
– И что? – мне стало интересно, и я остановился, чтоб послушать, как доктор Квашнин, он же Павел Кузьмич, застраивает солдатиков. С виду обычный рохля: постоянно опаздывающий на общебольничные конференции и с виноватым видом выслушивающий едкий разнос начальника. А тут, ба! Гроза военнослужащих срочной службы.
– А что? Ничего! Сначала всех построит, потом идет в палаты и начинает шерстить в палатах. Причем все швыряет на пол, а то и в коридор выбрасывает. А меня, как уборщицу, это очень коробит. Я пока воду в туалете наберу, он обязательно что-нибудь да выкинет. То трико какое гражданское, то кроссовки, то еще чего. А потом я ухожу, а через минут десять поднимается ор. А у вас как-то тихо все прошло.
