– Учитесь! Вспоминайте юные годы. Военнослужащий должен стойко переносить все тяготы и невзгоды военной службы, – напомнил я Жучаеву известную армейскую аксиому и, мило улыбнувшись, подал ему с пола утку и медленно вышел из палаты, не забыв тщательно закрыть за собой дверь.
Проходя минут через пять мимо его палаты и уловив всепроникающие запахи, удушливым шлейфом просачивающиеся наружу, я осознал, что у прапорщика Жучаева все получилось. Вспомнил-таки бутузные годы.
Доктор Семенов зашел к Жучаеву часа через три, когда как следует проветрили палату и сменили замаравшееся постельное белье. Внимательно осмотрел пациента, тщательно померил давление, скрупулезно посчитал пульс, зачем-то еще заставил Жучаева широко открыть рот и при помощи одноразового деревянного шпателя сантиметр за сантиметром осмотрел зияющую розовую ротоглотку. Затем прищурился и после многозначительной паузы тоном, не терпящим возражений, зычным басом обнародовал, что постельный режим продлен еще на… десять суток. А там, мол, поглядим.
– На каких еще десять суток?! – не выдержала старшая медсестра, присутствовавшая при осмотре, со смоченным хлорным раствором полотенцем наперевес.
– Обычных, в которых по двадцать четыре часа, – игриво подмигнул ей анестезиолог, вытирая руки о полотенце.
– Вы что, Аркадий Ефремович, – она буквально впилась в него возмущенным до крайности взглядом, – это сейчас на полном серьезе?
– Безусловно. А вдруг у него осложнения возникнут, что тогда? Кто станет отвечать, а, Елена Андреевна? Не вы ведь, а я. Я же ему в спину колол.
– Аркадий Ефремович, какие осложнения?! Жучаев скачет как конь! Он уже с самого первого дня сайгачил по отделению – не угонишься за ним.
– О, видите, с первого дня, – нахмурился анестезиолог. – Налицо злостное нарушение строго постельного режима. Я вам что, прапорщик, после операции говорил?
– Я, я, я… – вдруг заволновался Жучаев, – я только один раз в туалет и вышел.
– А и одного раза бывает достаточно, чтоб развились осложнения, – сухо отрезал Аркадий Ефремович.
– Дмитрий Андреевич, что вы все молчите да молчите? – ища у меня поддержки, старшая сестра перевела взгляд, полный надежд на меня.
– А я полностью поддерживаю Аркадия Ефремовича! Я бы даже не десять дней, а две недели его на постельном режиме продержал, – пробурчал я.
– Каких две недели?! – взвилась Елена Андреевна. – Он же за это время все отделение провоняет. У нас никакого постельного белья не хватит, если он каждый раз так обделываться станет.
– Я – случайно, – тихо вставился в разговор Жучаев. – Я же предупреждал, что не могу на спине, это…
– А косить не нужно было, – грубо перебила его взбешенная девушка. – Как только его на выписку подали, то он концерты и начал закатывать, только вот мы почему здесь должны страдать?
– А чего вы страдаете? – неожиданно развеселился анестезиолог.
– Как чего? Вы вот заберите его к себе в реанимацию, тогда и узнаете чего, – не сдержалась Елена Андреевна. – Пускай у вас там постельным режимом лечится. Вы же ему наркоз давали!
– Допустим, не наркоз, а спинальную анестезию, – перестал улыбаться Семенов. – И какие показания у него для нахождения в палате реанимации? Он в реанимационных мероприятиях точно не нуждается.
– Ладно, не нужно спорить, – прервал я их диалог, – больной Жучаев останется в хирургическом отделении и на постельном режиме.
– Я тогда уволюсь! – поджала губы старшая сестра и выбежала из палаты, чуть не сбив собой доктора Семенова.
Он ринулся за ней успокаивать, а я подошел поближе к Жучаеву и, глядя прямо ему в широко раскрывшиеся от ужаса глаза, тихо произнес:
– Товарищ прапорщик, научитесь испражняться как-то не так вонько. Вам еще десять дней на постельном режиме придется провести.
– Дмитрий Андреевич, почему же так долго?
– Так надо, – сказал, как топором отрубил, я и отправился искать расстроенную Елену Андреевну. Еще не хватало, чтоб из-за какого-то Жучаева уволилась лучшая сестра отделения.
Старшая сестра, к счастью, не уволилась. А прапорщик Жучаев перестал есть. Нет, он не объявил голодовку, не стал в позу, а просто отказался от приема пищи. Чай, компот, кисель, все, что положено военнослужащему на третье блюдо, он употреблял и в больших количествах. Однако хватило его ровно на один день, а через два дня отделение снова подверглось газовой атаке.
– Вы как хотите, но этот ваш постельный режим нужно срочно аннулировать! – в ультимативной форме, тяжело дыша от возмущения, потребовала Елена Андреевна, войдя как-то после обеда ко мне в кабинет. – Я почти двадцать лет в хирургии, всякие были пациенты. Не скрою, и тяжелые были, и очень тяжелые, и лежачие, и ходячие на одной ноге, но чтоб вот так от кого-то из них разило?! Даже сразу и не припомню.
– Какой пациент, такие и запахи, – философски подметил я.
– Вам все смешно, Дмитрий Андреевич?
– Так, а что, плакать прикажете?
– А мне, знаете ли, не до смеха. Этот ваш Жучаев, простите за грубое слово, уже пробздел все отделение. Выпишите вы уже его или переведите на другой режим. Что он, в самом-то деле, до туалета не сможет дойти? Разрешите ему полупостельный.
– А вдруг с ним беда какая произойдет, когда он в туалет двинет, что тогда?
– Ой, бросьте вы! – махнула она рукой. – Все кругом знают, что вы и ваш Семенов таким образом над ним изгаляетесь.
– Кто это все? – насупился я, сдвинув брови к переносице. – И почему вы считаете, что назначив по показаниям постельный режим, я тем самым, как вы изволите выразиться, изгаляюсь?
– Дмитрий Андреевич, я же не слепая, и все вокруг, и сестры, и врачи, видят, что вы вместе с доктором Семеновым решили проучить строптивого пациента. Не нужно ничего говорить, – она наморщила носик, видя, как я собрался ей возразить. – Вы бы лучше поинтересовались, почему он домой не хочет идти.
– Маму, наверное, боится. Он мне рассказывал, что вдвоем с мамой живет.
– При чем здесь мама. Мама тут абсолютно ни при чем. Его отправляют в командировку на Юг. А он очень этого не желает.
– А-а-а-а, – протянул я. – Теперь ясно, откуда ноги растут. А вам-то откуда известно, что его на Юг отправляют?
– Нам все известно, – хитро улыбнулась старшая сестра. – Земля слухами полнится.
Действительно, припертый к стенке моими хлесткими вопросами и постельным режимом, Жучаев поведал мне под большим секретом что командование направляет его на Юг в составе сводного отряда ВДВ. Причем к крылатой пехоте он никакого отношения не имел. Так как был всего лишь связистом, прикрепленным для координации действий десантуры. Сидел бы в теплом кунге возле своих приборов, далеко от линии фронта, но все равно жуть как пасовал перед только одним упоминанием о предстоящей командировке. А тут, так кстати, обнаружили у него эту злосчастную грыжу.
