Репрессии были жесточайшие. В тот же день из Москвы прилетела строгая и объемная комиссия, возглавляемая генерал-майором медицинской службы. Полетели многие головы. В первую очередь лечащего врача. Не берусь судить, почему он сам повез больного в реанимацию. Возможно, растерялся, возможно, посчитал, что так быстрее. И не застрянь тот злосчастный лифт, скорее всего результат был бы другой. Кстати, ни до, ни после трагедии лифт ни разу больше не ломался.
Пока работала комиссия, а это около двух недель, все отделения госпиталя, за исключением хирургии, каждый день отрабатывали норматив переноски больных в реанимацию на носилках бегом. Хуже всего пришлось нашему неврологическому и кожному отделениям. Из отдельно расположенных зданий, в которых они квартировалось, тягать по улице, да еще на третий этаж, где располагалась наша реанимация, лежащего на носилках бойца, роль которого исполнял живой солдатик, дело весьма утомительное. Мы не тренировались, так как реанимация располагалась с нами на одном этаже, и нас разделяло всего каких-то десять метров. Из любой точки хирургического отделения мы легко могли доставить больного в реанимацию в течение 20–30 секунд.
От нас сразу же отстали, когда я в первый же день после новой вводной продемонстрировал наши возможности. Проверяющие лица остались весьма довольны. У остальных отделений тренировки не прекращались ни на один день. Однако генералу вся эта беготня не понравилась, и он приказал установить в каждом отделении кнопку экстренного вызова реаниматолога. По его замыслу, если случилось ЧП, то нужно жать на кнопку. Она спасет.
Когда пришли устанавливать кнопку в хирургию, я взбух: нам она зачем? Вон она, реанимация – только руку протяни. Но приказ есть приказ: установили. Теперь в процедурном кабинете, где ее притачали к стене и покрыли плексигласовым колпаком, стало больше одним объектом для стирания пыли.
Полагаю, теперь самое время поговорить о профессионализме военных врачей. Для этого приглашаю открыть следующую главу.
О профессионализме
Ни в коей мере не желаю ославить военных врачей. Тем более я не имею на то никакого морального права: говорить за всю военную медицину. Скажу только за тот участок хирургии, где мне довелось работать. А вы уже сами решайте, что к чему.
Военные медики, пускай это и глупо звучит, но, как правило, оказывают помощь военнослужащим, молодым людям в среднем от 18 до 45 лет. Сложно представить себе военнослужащего семидесяти лет. Да, в советские времена такие экземпляры встречались в виде высшего генералитета. Сейчас это молодые и крепкие мужчины и женщины. Причем, все они признаны медицинской комиссией годными для службы в армии. Ведь негодных просто не призывают.
Просто так прийти с улицы написать заявление о приеме в армию невозможно. Весь призыв осуществляют только военные комиссариаты. Несколько медосмотров, тестирований, анализов, обследований. Случаются и ляпы, когда призывают больных людей. Либо по недосмотру: когда в призывной комиссии сидят не военные профессионалы, а гражданские врачи, либо когда сам призывник желает скрыть свой недуг и всеми правдами и неправдами стремится попасть в армию. Однако такие случаи не так часты и скорее относятся к разряду казуистики.
Итак, мы определили, что военные врачи в мирное время имеют дело с молодыми и здоровыми людьми. У них нет тяжелых хронических или онкологических заболеваний, а главное – среди них нет стариков. Львиная же доля пациентов гражданских лечебных учреждений – это люди пожилого и старческого возраста. Оно и логично: болезни к человеку подкрадываются на жизненном финише.
Разумеется, и среди молодых лиц, в том числе и военнослужащих, встречаются и серьезные, и редкие заболевания. Но их не лечат в обычных армейских госпиталях. В них только выявляют или только подозревают, а дальше уже направляют в клиники: клинки военно-медицинской академии и крупных клинических госпиталей типа госпиталя имени Бурденко.
Я обещал не лезть в дебри, а рассказать о военной хирургии. Так как я ее видел в военном госпитале глазами гражданского специалиста. Основная задача военной хирургии – оказывать помощь во время войны. А когда ее нет, чего делать? Чтоб не потерять навыков, военные врачи стали лечить гражданских лиц и пенсионеров министерства обороны и членов их семей. Существуют так называемые ввозные дни. Когда та или иная хирургическая клиника по определенным дням принимает обычных городских жителей по «скорой помощи». Повторюсь, ввозными днями богаты только крупные клинические отделения.
Здорово, скажете вы. Но тут как сказать? Дело в том, что военные клиники подают в бюро госпитализаций заявку на определенное количество больных, что они смогут у себя принять. Например, клиника хирургических болезней, что размещена под нашим отделением, на втором этаже, имела два ввозных дня в неделю. В понедельник они давали 15 мест, а в пятницу 10. Все – лимит! Привезут 16 и 11 соответственно, развернут «скорую помощь» у самых ворот. И куда везти? А куда хотите: у нас полный комплект. Лишнего мы не возьмем – у нас приказ.
Безусловно, те гражданские счастливчики, что попали на койки военных клинических отделений, получат максимально полное и новейшее обследование. Оснащению военных госпиталей можно только позавидовать. И протестируют с головы до пят, и выполнят уникальнейшие высокотехнологичные операции. Молодцы! Тут ничего не скажешь. И берут они под свое крыло всех подряд, не гнушаются никакой, даже самой тяжелющей, патологией. И прокрутят, и диагноз верный поставят. Надо, и специалистов разных привлекут. Но в строгих пределах отведенного числа пациентов.
Жаркий летний вечер. Полыхает закат над Невой. Воздух прогрет и насыщен ароматами отцветающей черемухи. Красный солнечный диск закатывается за Васильевский остров. Но дневной свет до конца не гаснет: в Питере началась пора знаменитых белых ночей. Я в эту славную ночь дежурю по госпиталю и неспешно прогуливаюсь по чисто выметенному внутреннему дворику, наслаждаясь запахами остывающего летнего дня.
С характерным скрежетом отворяются металлические госпитальные ворота с якорем посередине, и к подъезду кафедры хирургии, скрипя тормозами, подлетает карета «скорой помощи». Из ее кабины, словно кузнечик, выпрыгивает тоненькая не лишенная привлекательности девушка в белом халате и бегом несется к стоящему на ступеньках дежурному хирургу кафедры в синей медицинской робе. Он тоже наслаждается наступающей прохладой.
– Доктор, возьмите его, – скорбно просит девушка, оказавшаяся фельдшером бригады «скорой помощи», у стоящего на ступеньках дежурного в чине майора, – похоже на прободную язву. Дырка у него в желудке. Слышите, как орет в салоне машины, аж тут слыхать.
– Ну, скорее не желудка, а двенадцатиперстной кишки, – поправляет ее военный доктор, похожий своими модными очками на большущего эрудита, – по статистике, она куда чаще встречается.
– Тем более, что вам стоит, раз вы все знаете?
– Не возьму, – лениво мотает головой майор, близоруко щурясь и неторопливо протирая снятые очки фланелевой тряпочкой в проходящих лучах закатывающегося за Неву солнца, – мы полностью заполнены.
