– Дмитрий Андреевич, там кроме медикаментов, еще кое-что просроченное нашли.
– А что там еще могло такое просрочиться?
– Я все точно не помню. Они позже составят акт и приложат подробный список. Я точно видела просроченные наконечники для клизмы, желудочные зонды, лейкопластырь, баночки для анализов, активированный уголь и еще что-то. Я так расстроилась, что все из головы вылетело.
– Вы расстроились из-за наконечников для клизм? Из-за баночек для сдачи мочи? – я пришел в замешательство. – А разве наконечники могут испортиться? Они же стеклянные. Или уголь? Что ему сделается? А лейкопластырь? Если он еще клеит, то чего он пропал-то?
– Могут! – она даже недовольно топнула ножкой и полезла за носовым платком в карман халата. – Все имеет срок годности – на этикетке написано.
– Но это же очевидная глупость! Стекло и пластик не портятся! И какая разница, что в задницу пихать: просроченное на два дня стекло или нет. Главное, чтоб всех нуждающихся одним и тем же наконечником не пользовали.
– Фу-у, Дмитрий Андреевич, вы что такое говорите? – поморщилась старшая сестра и раздумала утирать слезы, так как они сами собой прекратились и высохли.
– Я говорю, довольно из-за такого пустяка себе нервную систему портить. Все образуется. Идите работать. Мне, кстати, тоже еще тут план операции нужно доделать.
– Вы полагаете, что образуется? Ха, плохо вы военных знаете, – ухмыльнулась Елена Андреевна. Затем поправила перед зеркалом прическу, промокнула носовым платком лицо и уже спокойными шагами покинула мой кабинет.
Старшая сестра оказалась права – не пронесло. Через положенный срок состоялось общегоспитальное собрание, где подвели итог этой самой проверки. Было много выступавших. Начали председатель комиссии – затаившийся на время профессиональный алконавт и его зам, небезызвестная Ирина Демьяновна. Они с высокой трибуны заклеймили позором и меня, как руководителя недосмотревшего к использованию просроченные наконечники для клизмы, и старшую сестру, эти самые злополучные наконечники не убравшую из шкафа для оказания экстренной помощи.
Говорили долго, нудно, не жалели самых громких эпитетов и главное, вполне себе серьезно. В конце доклада председатель комиссии объявил, что я своим бездействием нанес значительный ущерб государству и подорвал боеготовность вооруженных сил. При этом Волобуев и Горошина сидели рядом с трибуной, демонстративно понурив головы, и многообещающе играли желваками. В ответном слове начальник госпиталя заверил высокую комиссию, что все выявленные недостатки будут в ближайшее время устранены, а виновные, тут он резанул меня обжигающим взглядом, понесут заслуженное наказание.
Я сидел в третьем от трибуны ряду и думал, что все увиденное и услышанное просто какая-то дурацкая игра. Какая-то затянувшаяся нелепая шутка. Ну не может столько взрослых и серьезных людей одновременно сойти с ума. Так как произнести слова о подрыве боеготовности и вреде государству просроченными наконечниками для клизмы мог только тронувшийся умом человек.
Однако нет. Все оказалось гораздо серьезней, чем я себе представлял. После так называемого подведения итогов Волобуев откровенно враждебным голосом пригласил меня к себе в кабинет.
– А я что-то в этом роде от вас, Дмитрий Андреевич, и ожидал, – с места в карьер начал наезд на меня подполковник, как только я вошел к нему в кабинет. Там еще находились начмед Горошина и начальник финансовой службы мадам Рыкова. Присутствие последней меня несколько озадачило.
– Не понимаю, о чем идет речь? За то время, что я здесь заведующий отделением у нас не было ни одного послеоперационного осложнения, не скончался ни один пациент. Мы расширили диапазон оперативных вмешательств минимум на пятнадцать новых операций. У нас…
– Хватит! – нетерпеливо перебил меня Волобуев, с силой махнув перед собой рукой. На секунду мне показалось, что он сейчас заедет точно в ухо сидевшему от него по правую руку с умным видом Горошине. Но обошлось. – Не юродствуйте! Вы прекрасно понимаете, для чего я вас к себе пригласил.
– Не понимаю, Марат Иванович. Я не понимаю, как можно без смеха…
– А-а-а, вам, оказывается, сейчас смешно?! – взвился Волобуев, второй раз перебив мою речь. – Смешно ему. Нате, посмейтесь, – он быстрым движением ухватил своими толстыми пальцами лежавшие перед ним исписанные машинописным текстом белые листы формата А4 и незамедлительно всучил их мне, – но вначале ознакомьтесь с написанным здесь!
– Что за чушь? – только и сорвалось у меня с языка, когда я пробежал глазами сей документ. Вернее, два документа. Один назывался «Акт выемки просроченных лекарственных средств и расходного имущества с истекшими сроками годности из хирургического отделения», и подробный список 29 этих самых средств. Второй – «Справка-расчет размера ущерба, нанесенного государству», где в шести столбиках распечатанных на трех листах таблиц разложили по полочкам эти средства, начиная с цены.
Из лежащих у меня в руках документов следовало, что, если перевести с военного казенного языка на обычный человеческий, я нанес урон Родине в размере 15,387 рублей 95 копеек. Столь точная цифра была подтверждена подписями начальника головного госпиталя и разных замов.
– Ну как? – победным голосом поинтересовался Волобуев.
– Впечатляет, – пожал я плечами и отдал ему назад странные листы. – Только не возьму никак в толк: это все сейчас на полном серьезе?
– А вы еще сомневаетесь? – обозначил себя нахохлившийся Горошина. На майора было жалко смотреть. По всему было видно, что Волобуев хорошо вставил ему до моего прихода. – Вы нанесли ущерб государству! Ущерб! Вы это понимаете?
– И как же я его, по-вашему, нанес?
– Вы не использовали по прямому назначению заявленные вами медикаменты и средства.
– Я ничего из этого списка не заявлял.
– Не так важно, кто заявлял: вы или ваши предшественники. Тут другое важно, что государство потратило средства на них. А вы вовремя не применили, поэтому препараты приходится утилизировать.
– Простите, но как могут прийти в негодность стеклянные наконечники для клизм и баночки под мочу?
– Могут! – храбро произнес Горошина. – Раз комиссия так считает, значит, могут. И потом, там, в списке, – он кивнул в сторону обвинительных листов, – еще указан антибиотик зивокс, а он, между прочим, больше 11 тысяч стоит.
– Не знаю, что пояснить, – я развел руками, – я этот зивокс точно не заказывал. И откуда он взялся в укладке для оказания экстренной помощи – понятия не имею. Он же в таблетках. А таблетки, как известно, в вену не колют.
– Мы в курсе, что таблетки в вену не вводят, – набычился Волобуев. – Но раз их нашли в вашем отделении, при вашем попустительстве, то предлагаю добровольно компенсировать ущерб.
– Как это? – я ошарашенно посмотрел на начальника госпиталя, не шутит ли он. Нет. Он точно не шутил и был весьма серьезен.
– Если вы согласны, то вам надлежит написать рапорт на имя начальника госпиталя, – тут уже затараторила все это время молчавшая начальник финансовой части Рыкова, – что вы сами просите удержать из вашей зарплаты указанную сумму ущерба.
