— Если бы это была опера, она бы исполнила прекрасную арию, — снова шепнул на ухо.
А когда напел, я зажмурилась. Крепко-крепко. Чтобы представить, что мы одни.
Зима пройдет, и весна пробежит,
И лето завянет, и год пролетит.
Ко мне ты вернешься и будешь со мной,
Тебе поклялась и верна я душой.
Я люблю тебя, — вертелось на языке. — И верна душой.
Столько слов хотелось сказать Владу, но я онемела. Теперь поняла и признала, что ни разу по-настоящему никого не любила, потому что не могла забыть о нем. Не хотела забывать. Я любила любить его.
Наверное, мой взгляд был красноречивее слов. Или горящие, скорее всего пунцовые, щеки выдали. Он как будто услышал, прочитал все. Подобрался, выдохнул, отвернулся, нахмурив брови. Но руку не отпустил.
Из зала мы вышли молча, но то была не гнетущая тишина, не звенящая, а такая, что манила за собой. Я мечтала о ней, сидя дома на окне, но в моей голове всегда наперебой кричали мысли и голоса. Я не умела не думать ни о чем, смаковала несчастье, лелеяла, как самое дорогое, что было у меня.
— Пойдем.
Влад утянул за руку в сторону от толпы и причудливых стен.
Не в уборную ли вел?
Кажется, я надеялась, что туда.
Дьявол, что он со мной творил!
Вот только мы оказались всего-то в кафе, вроде обычного буфета, лишь с небольшим лоском Европы.
— Мне говорили, круассаны здесь очень аппетитные.
Я не сдержалась и рассмеялась собственным мыслям. Но лихорадочный блеск, мелькнувший во взгляде, и то, как посмотрел на мои губы, заставили замолчать и отправиться к витрине со сладостями, чтобы не сделать этот дурацкий шаг первой.
После заката театр выглядел еще прекраснее. Ночь здесь была светлая, с синими оттенками. Из-за ярких люстр здание словно горело изнутри, завораживало. С криками чаек и отблесками луны на воде — и Владом, что шумно дышал в затылок, — казалось, будто все сон. Виделось таким прекрасным. Может, я от него заразилась этим искусством? Это вообще заразно? Хотя я с детства была такой: только понравится какой-нибудь мальчик, как я сразу начинала слушать те же песни, одеваться в том же стиле, ходить в кино на такие же фильмы.
Я запила кусочек горячего шоколадного круассана сладким кофе и медленно пошла вдоль парапета. Влад следовал за мной. Мы брели бок о бок. А потом под его ногами хрустнул снег — он остановился. Я невольно тоже.
— Что? — заметила пристальный взгляд.
Его лицо озарила улыбка — как я любила, с морщинками в уголках глаз. Хитрая, искренняя. Он коснулся пальцами моих губ и стер с них, как оказалось, шоколад. Мгновение, и мы замерли. Сантиметры стали сокращаться, дыхание участилось, я уже слышала легкий сигаретный аромат, который не отталкивал, а лишь напоминал, кто рядом.
— А-а! — взвизгнула я от неожиданности, когда одна из чаек подкралась и в самый ответственный момент вырвала из рук оставшуюся булочку.
Наш смех разлился по площади. Я чуть не надорвала живот.
Но магия вернулась. Заискрила всеми цветами радуги. А их оказалось гораздо больше семи.
— Какие наглые создания, — произнесла я, падая в бушующее море, что плескалось в его глазах.
— Наглость — второе счастья.
Он подмигнул и через секунду поцеловал меня. Коснулся губ, но я почувствовала его каждой клеточкой.
Вспомнить бы после, как дышать!
Глава 17 У меня в голове пули
У меня в голове — пули,
У тебя в голове — мысли.
Мне хватило достаточно боли,
Лучше не подходи.
У тебя там в груди — пламя,
У меня вместо сердца — сажа.
Ты, конечно, такая крутая -
Ты не знаешь меня.
NЮ — Пули
Время текло очень странно рядом с Владом. Минуты ожидания и предвкушения тянулись нестерпимо долго. А мгновения в его объятиях убегали непозволительно быстро. Вот и сейчас: мне показалось, что я успела лишь пару-тройку раз моргнуть, а на деле мы целовались не меньше получаса.
Я поглаживала щетину на его скулах, втягивала нижнюю губу, покусывала. Я не могла насытиться им, будто каждый новый глоток только усиливал по нему жажду, будто каждый ответный поцелуй только сильнее разжигал голод. Не знала, о чем думал Волконский, но тело не обманешь — он сходил с ума не меньше. Ни на миг не отпускал из рук, точно я растворюсь, снова сбегу, если он забудется.
Не отступи я — кто бы знал, каких усилий мне стоило, мы могли бы превратиться в сосульки, ведь на улице с заходом солнца заметно похолодало. Влад затуманенным взглядом скользнул по моим губам и неожиданно нежно коснулся щеки. Вроде бы невинный жест, мы пару секунд назад грешили и серьезнее, а я смутилась так, что поджала пальцы на ногах и свела коленки.
Влад взял меня за руку. Могла поспорить, ему нравилось это ощущение: когда он вел, а я поддавалась. Мы гуляли по вечернему городу — счастливые и окрыленные. Говорили улыбками и взглядами. Я нервничала, точно на первом свидании, то и дело поправляла волосы.
Пройдя пешком по парку, мы завернули на главную улицу, ярко освещенную фонарями. Перебежали на красный свет дорогу. Когда, запыхавшись, остановились на другой стороне, чтобы выровнять дыхание, Влад переплел наши пальцы и поцеловал мою ладонь. Вдохнул запах, как Парфюмер — тот самый, что Жан-Батист Гренуй.
— У твоей татуировки есть какое-то значение?
Мой голос звучал незнакомо. Что за тихие томные ноты появились в нем?
Я снова посмотрела на его левую руку. «X.I.X.» — загадка похлеще кода да Винчи.
Волконский промолчал, кажется, подбирал слова. И это было необычно для того, чей язык столь развязан.
— То, что, — наконец заговорил Влад уже на ходу, — нельзя забывать, чтобы жить дальше и не повторять ошибок.
— Тайны, ребусы… загадочный Вы человек, Владилен Волконский. А эта?
Указала на тату за ухом, под волосами — не замечала ее раньше.
— Я разгадала знак бесконе-е-ечность, — фальшивенько спела Земфиру, разглядывая символ.
Едва погладила его кожу, он отступил на шаг от меня. Упустила, когда стал вдруг серьезным. Что я сделала не так?
— Не думай, что знаешь меня.
Это на него слова песни подействовали? Или то, как в душу пыталась лезть? Ну, простите. Дайте мне волю, я бы забралась к нему в сердце и поселилась бы там навечно. Только, кажется, его мой напор пугал.
— А я и не думаю. Рядом с тобой вообще тяжело это делать, — усмехнулась я.
