Вообще мне редко удавалось заслышать вонь, так как обычно Дерек прогонял нас взмахом руки, пока занимался своими делами. Но иногда от ужасного зрелища нельзя было спастись, если появлялась необходимость заглянуть к нему в кабинет. В первое время в больнице Гая мне и в голову не приходило, сколько омерзительных задач берет на себя направление медико-криминалистической экспертизы Дерека.
В его лаборатории выполнялась вся текущая работа, и, если нам требовалось собраться для обсуждения рабочих вопросов, я всегда стояла подальше. Помню, я натренировалась мгновенно отводить взгляд в сторону, смотреть ниже или выше самого объекта, на котором он заострял наше внимание, иначе неминуемо испытывала ужас.
Центром композиции в секционной часто становилось белое ведро, большой нож и разделочная доска. В конце концов, это было рабочее пространство человека, который занимается органами, частями тела, разрезанием и реконструкцией — иначе говоря, кровью и внутренностями. Например, Дерек постоянно занимался удалением мягких тканей с костей. После этой процедуры патологам легче обнаружить травмы на скелете, а полностью очищенные кости можно сохранить в качестве вещественного доказательства для последующего судебного разбирательства. Когда на собеседовании я натолкнулась на мойку с растворяющейся головой в ведре, то как раз застала этот процесс в самом разгаре. Оказалось, что я ошибочно определила кислоту в качестве растворяющего агента. Та голова замачивалась в перекиси водорода, иначе — в отбеливателе. Отбеливатель не только растворяет мягкие ткани, но и осветляет кости, а это важно для сохранности образцов.
В следующий раз мне пришлось увидеть отвратительную картину, когда я шла передать Дереку срочное сообщение. Я не обратила особого внимания на то, чем он занят, но уже в дверях мой взгляд привлекло какое-то шевеление. Дерек стоял, опустив руки по локоть в несколько слоев толстого прозрачного полиэтилена, и я никак не могла взять в толк, почему шевелится что-то внутри мешка. Я испытала шок, так как в пакете, по всей видимости, хранился фрагмент человеческого тела.
— Какого черта там лежит? — воскликнула я.
Объект в пакете с виду был очень тяжелым и громоздким. Я пригляделась повнимательнее и увидела кровь темно-красного цвета, затекшую в складки полиэтилена. Кровь также обильно покрывала сам объект.
Не моргнув глазом, Дерек ответил:
— Это человеческая голова.
— Ага, ну конечно, очень смешно, — не поверила я. — Новая шутка — отрезанная голова все еще… шевелится. Очень весело, но только я на это не куплюсь.
— Нет, правда. Смотри!
Я пригляделась, но все равно заметила только обильные разливы крови, которые скрывали остальные детали.
— Погоди, сейчас покажу.
Дерек начал бережно и медленно раскрывать пакет.
В ту же секунду я пожалела о своем любопытстве. Передо мной оказалась окровавленная рыхлая человеческая голова, а по ней ползали полчища личинок! Я поспешно отступила на безопасное расстояние к двери на случай, если придется бежать.
— Вот ужас! Как ты только выносишь копание в этих личинках?
Его ответ озадачил меня еще сильнее:
— А я их сам туда запустил.
— Зачем?
— Смотри.
Дерек все еще держал эту голову лицом ко мне, чтобы я разглядела ее получше. Раньше мне не приходилось так близко рассматривать личинок, и, несмотря на отвращение, я приросла к месту в каком-то странном восхищении. Пока Дерек поддерживал голову, в ней без устали все копошилось и двигалось. Мне даже было жаль с ними расставаться, когда он положил голову в мойку.
Армия разжиревших опарышей, извиваясь, ползла сквозь плоть. Они залезали в глазницы, забивались в носовые проходы, вываливались изо рта и ушей. Должна признаться, что наблюдать за ними было увлекательно, несмотря на мои серьезные сомнения в том, что происходящее научно и вообще приемлемо. Это действо завораживало. Кровь и отрезанная человеческая голова отошли на второй план: меня поражала скорость, с которой личинки уничтожали плоть, исчезающую прямо у меня на глазах.
Выяснилось, что опарыши будут там находиться до тех пор, пока не съедят всю плоть дочиста. Когда я пришла в лабораторию, Дерек как раз занимался текущей проверкой и смотрел, как у них идут дела. Он объяснил, что постоянные движения и активность личинок создают тепло, которое ускоряет процесс отделения тканей в замкнутом пространстве мешка. Если содержать личинок в тепле, то они счистят плоть примерно за два или три дня. Еще я узнала, что личинки очень эффективно и тщательно выполняют свою работу. Но самое поразительное во всей этой истории то, что Дерек считал это совершенно нормальным способом провести день!
* * *
Разумеется, для меня это было будничным занятием. Мне часто поступали задания восстановить череп после удара тяжелым предметом, и для этого я подключал к работе личинок. Просто поразительно, как эти маленькие создания вгрызаются в плоть и начисто объедают все ткани, чтобы дать возможность судмедэксперту поработать с костями.
Я пользовался этим методом всю свою карьеру, а впервые с ним познакомился в Музее патологии Гордона. Я заядлый рыбак, так что вид шевелящихся червей мне не противен. Личинки, которых я получал, были разного возраста, и поэтому некоторые превращались в куколок еще до завершения своей работы. Но эта жизнь рыболовно-судмедэкспертных опарышей была не так уж и плоха. Сначала им предлагали роскошный пир, а не их самих скармливали другим, а потом выпускали на свободу на какой-нибудь свалке, которая была мне по дороге.
* * *
Как секретарь я гораздо быстрее, чем можно было себе представить, стала воспринимать особенности отделения судебной медицины как часть нормальной рабочей обстановки. Приходя в офис, мы сразу с головой погружались в «кокон», который был так далек от обычного и тривиального мира, что, выходя за порог отделения, ты как будто покидал зону комфорта, а не входил в нее. Бывало, меня шокировала обычная жизнь Лондона и толкучка в метро, а не реалии судебной медицины.
Мы всегда представляли себе, какой будет реакция у других пассажиров в вагоне, узнай они, что рядом с ними едет человек, просидевший весь день в морге, где он вскрывал или восстанавливал тела или удалял плоть с костей с помощью химикатов или личинок, как Дерек. Разве кто-нибудь из них смог бы в это поверить?
Я любила свою работу, но по возвращении домой я не пыталась намеренно вернуться мыслями к прошедшему дню. Его подробности лежали далеко за пределами зоны комфорта. У родных вообще не получалось вписать пережитые мной события в привычные рамки. Они слушали меня с большим интересом, но всё же самые острые углы приходилось сглаживать, особенно перед ужином. Чтобы поговорить о том, что нового произошло на работе, нужно было сначала подготовить слушателей, а на это у меня совершенно не было сил.
