Было тяжело вести записи, когда меня окружал сладковатый и тошнотворный запах гнилостного разложения. Он напоминал мне вонь гниющего на жаре мяса, облепленного мухами и опарышами. Теперь умножьте это на сто, и вы поймете, насколько интенсивным, всепоглощающим и подавляющим был этот запах. Я бы с радостью отказалась от участия в этой работе. Утро по ощущениям тянулось несколько суток, и я могла только поражаться тому, как с этим справляются патологи, которым приходилось внимательно изучать тела с очень близкого расстояния: они описывали повреждения и состояние тела изнутри и снаружи. Мне хотя бы удавалось выдерживать некоторую дистанцию, садясь как можно дальше от тела.
И все же я постепенно теряла концентрацию, и с ней исчезали остатки присутствия духа. Я начинала ерзать и беспокоиться. Хотя я ни разу не испытывала полноценную паническую атаку, я уверена, что находилась практически на грани. Меня преследовала навязчивая мысль убежать и начать жадно глотать свежий воздух.
Посещение морга для выполнения такого типа заданий было одним из немногих аспектов моей работы, из-за которого я ставила под сомнение свое участие в деле. Постепенно вонь, царившая в помещении, пропитывала мою одежду, волосы и кожу… А дыхание только ускоряло этот процесс. Запах сопровождал меня повсюду, глубоко забираясь в носовые пазухи. Вечером под горячим душем я смывала с себя все остатки этой вони, но в обеденный перерыв от нее нельзя было избавиться — мой любимый сырный сэндвич в такие дни неизменно отдавал гнилью.
Требовалось еще больше душевных сил, если мы имели дело с суицидальным утоплением. Я постоянно думала о том, сколько страданий должен был вынести человек, чтобы наконец (возможно, спустя многие годы) принять решение оборвать свою жизнь таким образом.
Как-то в среду утром поступили сразу два дела по факту утопления. Я собрала всю волю в кулак, готовясь к предстоящему, но все же впала в уныние, когда узнала, что в одном случае речь шла о самоубийстве. Оба тела лежали в центре морга, одно рядом с другим. От этого зрелища невозможно было отвести взгляд и приступить к работе с привычной сосредоточенностью. Мне потребовались все силы, чтобы убедить себя остаться сидеть в дальнем углу комнаты. Как завороженная, я наблюдала за поднимавшейся в воздухе дымкой, которая со временем стала плотной и осязаемой. Скорее всего, ее создавали посмертные эманации, иначе говоря, газы, поднимавшиеся от тел, и прежде я никогда не видела ничего подобного.
Сидя в поезде по дороге домой, я чувствовала странное отчуждение от других пассажиров в вагоне. Несомненно, их рабочий день прошел бесконечно приятнее моего. К тому же их одежда не источала едкий запах морга. Я смотрела в окно, но по-прежнему видела только вспухшие куски плоти розового, желтого и зеленого цвета.
Вечером я крепко задумалась о том, действительно ли морг является для меня подходящим местом работы. В конце концов, никто меня не заставлял ходить туда вместе с патологами, и у меня не было таких должностных инструкций. Я могла бы запросто вернуться полностью к офисной работе, и патологи наверняка одобрили бы это. Эти мысли не приходили мне в голову, когда я чувствовала себя свежей и отдохнувшей и понимала, что расследования утоплений в моей практике составляли исключения, а не правило.
Тем не менее несколько месяцев спустя я опять никак не могла надышаться уличной свежестью, стоя перед дверями старого морга. Я жадно глотала воздух, как будто от этого зависела моя жизнь. В моем сознании это место, казалось, приобрело эпические масштабы, став еще более мрачным и зловещим. Для меня было жизненно важно вдохнуть как можно больше свежего воздуха, потому что я никогда не знала, что ожидает меня внутри.
Глава 12. Истории об эксгумации
Я работала с пятью патологами и благодаря скорости печатания более 100 слов в минуту успевала подготовить от 50 до 100 отчетов о вскрытии за день. В первое время я была так поглощена работой, что у меня не было времени на уборку в офисе. Так что долгое время библиотечные полки позади меня оставались нетронутыми, хотя там была пара захламленных мест, которые рано или поздно следовало перебрать, чтобы они перестали отвлекать мое внимание. Я разрывалась между желанием по-своему перестроить обстановку и необходимостью печатать с головокружительной скоростью, чтобы вовремя обрабатывать неиссякаемый поток протоколов вскрытий. Признаю, что мне отчасти нравилось оставлять без внимания эти углы, чтобы сохранить их первозданный вид. Меня нисколько не волновало, что за несколько десятилетий они покрылись толстым слоем пыли. Глядя на них, я с удовольствием осознавала, что прикасаюсь к истории.
Прошло около четырех месяцев, прежде чем я нашла время обустроить офис по своему вкусу. Я перебирала стопку старых пустых листов, когда мне на глаза попалась ничем не примечательная коричневая папка. С виду она отличалась от всех канцелярских принадлежностей, которые обычно использовали в то время, но находилась в весьма приличном состоянии. Раскрыв папку, я обнаружила внутри плотный пожелтевший лист формата А4 — явно оригинальный документ — и старую черно-белую фотографию.
Я пожалела, что не взялась за эту папку с большей торжественностью. Находившийся в ней документ не только потряс меня указанной на нем датой, но и значившимся там именем. Я сразу узнала характер документа, и у меня пробежал мороз по коже. Ко мне в руки попал отчет об убийстве очень знаменитого человека. Убийца же был одной из самых печально известных личностей, которые когда-либо ходили по улицам Лондона, — он нес ответственность за серию насильственных нападений и убийство как минимум пяти женщин.
На черно-белой фотографии был представлен результат одного из его нападений. Меня немедленно пронзило острое чувство жалости к жертве, последние мгновения жизни которой были, вне всякого сомнения, чудовищными и ужасно болезненными. На теле женщины были узнаваемые следы вскрытия — две линии швов вдоль ключиц, переходящие в длинный шов от центра груди к низу живота. Прямо над пупком разрез уходил немного в сторону, чтобы не рассекать эту сложную область. Любой другой увидел бы в этом верный признак руки хирурга, который обычно не разрезает эту зону. Но мне показалось странным, что к делу приложили фотографию жертвы, сделанную после вскрытия. Все фотографии, которые я когда-либо видела в нашем отделении, были сделаны либо на месте преступления, либо во время вскрытия. В сущности, мне повезло: я знала о существовании и более впечатляющих фотографий жертв этого убийцы, особенно последней.
Имена Кэтрин Эддоус и Джека-потрошителя прочно впечатались в культурный архетип Великобритании. Джек-потрошитель стал символом Викторианской эпохи ничуть не меньше, чем сама королева Виктория. Каждое новое поколение узнает о его убийствах из множества книг, документальных фильмов и экскурсий, которые постоянно напоминают о том, что преступника так и не нашли. Имя Джек-потрошитель было взято из написанного красными чернилами письма, адресованного прессе, которое теперь считается фальшивкой. Наверняка мы знаем только то, что злоумышленник охотился на своих жертв в одиночку, под покровом тьмы. Несмотря на более чем сотню подозреваемых, в числе которых даже был лейб-медик королевы Виктории из больницы Гая сэр Уильям Галл, истинную личность убийцы установить не удалось.
