— А вам люди не нужны?
— Да, в музей, расположенный в соседнем здании, как раз требуется лаборант.
— Ого… Тогда замолви за меня словечко. Мне нравится биология. Было бы здорово поработать в таком месте.
Через несколько дней куратор музея поручил моему товарищу назначить мне дату собеседования. Недолго думая, я надел элегантный светло-серый костюм старшего брата, сел в электричку до Лондона и через полчаса был на месте.
Я знал, что хочу там работать, и утвердился в этом мнении еще до того, как прошел через колоннаду на главной площади, спустился по каменным ступеням, миновал большой парк с цветущими клумбами и вековыми деревьями и свернул направо за угол — туда, где располагалось большое, величественное здание, увитое плющом, который даже весной расцвечивал фасад в насыщенные розовые оттенки. Это и была Медицинская школа.
По широкой крутой лестнице из белого известняка, которую по обеим сторонам стерегли два старинных черных фонарных столба, я поднялся прямо к внушительному входу. И вот тут все стало по-настоящему.
Двойные деревянные парадные двери вели в просторный прохладный вестибюль с выложенным мрамором полом. На пьедесталах стояли мраморные и бронзовые бюсты самых именитых хирургов и врачей больницы Гая. Скульптурные портреты напоминали сотрудникам и посетителям, в какое выдающееся место они собираются войти, и рассказывали о заслугах бывших работников больницы, составляющих богатство ее истории.
Поскольку в то время на входе не было ни стойки регистрации, ни охранника, я направился направо, где, судя по указателю, находился Музей патологии Гордона.
В офисе меня представили главному технику Джо, которому дали задание провести со мной собеседование. Он прекрасно подходил для этой задачи и произвел на меня впечатление дружелюбного и приятного человека. Джо изо всех сил расхваливал вакантную должность, хотя меня не нужно было ни в чем убеждать.
В конце собеседования меня проводили в Медицинскую школу на четвертый этаж для знакомства с куратором музея, профессором Китом Симпсоном. Он оказался стройным, подтянутым мужчиной с редеющими волосами и профессиональными, обходительными манерами в духе «старой школы». Ко всем собеседникам он обращался только по фамилии.
«А-а-а, Треме-е-ейн, приятно познакомиться».
Я получил должность, и первый рабочий день мне назначили через несколько недель — 15 октября 1964 года.
Я понятия не имею, откуда у меня появился интерес к науке, но его точно привили мне не родители. Во время Второй мировой войны мой отец был сварщиком, он работал с танками и военным снаряжением в Королевском арсенале в Вулидже, а мать была крановщицей и разгружала суда на пирсе Эрит. Позже родители устроились в паб The Leather Bottle неподалеку от дома, а мы с двумя братьями росли как трава: строили шалаши и лазали по деревьям в древних лесах за Леснесским аббатством (построенным в 1178 году)
[3].
Когда в первый рабочий день мне выдали мой первый белый халат, я стал настоящим техником-лаборантом и присоединился еще к трем техникам, которые уже числились в музее. Формальной должностной инструкции у меня не было, и весь рабочий день планировал за меня Джо.
Уже на второй день работы меня попросили сходить в морг. Скажу честно, меня эта просьба сильно напугала, ведь мне было всего пятнадцать и я до сих пор не освоился в новой обстановке. В том возрасте я еще не успел пережить сильных потрясений, особенно эмоциональных, поэтому понятия не имел, какие ощущения вызовет этот опыт и как он повлияет на меня в дальнейшем. Но все же в полном смятении я отправился в морг.
Если есть на свете человек, которого можно назвать «подходящим для работы с покойниками», то это заведующий морга Лен Бини. Я пожал его протянутую руку и убедился, что он полностью соответствует моим ожиданиям: низкорослый, лет пятидесяти, в черном костюме с галстуком, повязанным поверх белоснежной рубашки, в начищенных до блеска черных туфлях, в которых можно было увидеть свое отражение. По-видимому, стиль одежды он перенял у гробовщиков.
Прежде я никогда не видел труп, в особенности после аутопсии, все еще вскрытый, который вскоре должны зашить и снова отправить в холодильную камеру. От этого зрелища у меня пошел мороз по коже, но Лен постарался сделать мой первый визит увлекательным, поэтому страх и отвращение вскоре сменились глубочайшим интересом.
Среди четырех увиденных тел одно меня особенно поразило: это был мальчик примерно десяти лет, которого сбил грузовик. Я был немногим старше и, глядя на его расплющенную голову, ощущал горечь и тревогу. Это было невыносимо тяжело, особенно в первый день знакомства со смертью. Сбоку на лице мальчика отпечатался протектор шины как доказательство суровой реальности, которая может обрушиться на ребенка и его безутешную семью. По понятным причинам на это зрелище я отреагировал сильнее, чем на трупы взрослых людей, которые в целом воспринимал спокойнее. Я обязан Лену тем, что он сделал мой первый опыт посещения морга как можно менее мучительным.
Позже я узнал Лена ближе, и одна из сторон его личности стала для меня полной неожиданностью. Он показал мне карточную игру, которую готовил к продаже, и объяснил, что в свободное время увлекается разработкой игр. Оказалось, что в прошлом он уже успел с большим успехом продать подобные игры нескольким компаниям. Мне и в голову бы не пришло, что этот тихий и скромный мужчина в строгом черном костюме на самом деле увлеченный изобретатель. История Лена Бина подтверждала, что о книге не стоит судить по ее обложке.
В общей сложности я проработал в Музее патологии Гордона, в стенах этого грандиозного квадратного здания по соседству с Медицинской школой, семь лет. Оно занимало несколько соединенных винтовой лестницей этажей от вестибюля вверх и вниз — в подвальные помещения. Большие мансардные окна на потолке помогали массивным люстрам освещать залы. Здание складывалось из четырех квадратных пространств, отходящих от центральной лестницы. Верхние этажи состояли из открытых галерей, имевших полы, выложенные стеклянной плиткой, и украшенных по периметру коваными перилами с официальной эмблемой больницы Гая. Нижние этажи больше походили на залы обычного музея.
Вдоль галерей тянулись многочисленные ряды полок, на которых в прозрачных плексигласовых ящиках стояли образцы разных размеров и возрастов. Вторая лестничная клетка располагалась в углублении в стене и вела через галереи, расположенные на трех этажах. Она меньше привлекала внимание, и обычно ей пользовались лаборанты.
Музей не был публичным. Попасть в него могли только люди, имеющие к нему отношение: нужно было работать в больнице Гая или проходить там практику, будучи студентом-медиком или стажером, обычно претендующим на место в Скорой помощи Святого Иоанна
[4]. Иными словами, это место служило для учебы и исследований.
