Целитель, как был — в одной рубахе — устремился по следам беглянки.
— Стой!
Он замер посреди двора, беспомощно озираясь.
А самому подумалось: может, поблазнилось? Может, не въяве было? Примерещилось?
Но вот же следы кошачьи…
Крефф пошел вперед — туда, куда тянулись смазанные и сиреневые в предрассветном сумраке лунки, оставленные маленькими лапками.
Северное крыло крепости ранее звалось Ученическим. Но то было давно. Ещё тогда, когда Осенённых здесь жило много. Гораздо больше, чем ныне. В те времена тут селили выучей и гам стоял, как в сорочатнике. Шутка ли — десятки молодых парней и девок! А теперь послушники размещались на втором ярусе главного жила. Здесь же царила тишина. Тишина и холод.
В темном коридоре гуляли злые сквозняки, где-то за одной из дверей поскрипывал ставень…
— Огняна… — Ихтор озирался, хотя и понимал тщету своих поисков.
В полумраке не то, что кошку, собственную руку не увидишь. Да и чего вообще он потащился сюда? Ну, ведь ясно же — не выйдет девка. Видела, как он за нож схватился. Испугалась. Вспомнила, где и с кем очутилась.
Идя по переходу, лекарь подмечал и начинающие осыпаться своды, и заколоченные окна, и паутину по углам. А уж пахло тут… мышами, прелью, сырым камнем.
— Огняна… — эхо отскакивало от стен и катилось вперед по коридору. — Выйди! Не обижу…
В ответ тишина. Только гуляет сквозняк, продирая до костей, да трещат от мороза ставни. Вдруг в одном из углов зашуршало. Крефф обернулся на звук и выругался с досады — из темноты на него глядела, поблескивая чёрными глазами, здоровенная крыса.
Обережник топнул, спугивая тварь, и двинулся дальше.
Зачем идет? Раздетый, окоченел уже. Надо вернуться, накинуть полушубок и тогда уж возвращаться… Но только, покуда он туда-сюда ходит, Рыжка вовсе затеряется. Да и рассветет к тому времени. Нет, точно не выйдет.
— Огняна…
От холода перехватывало дыхание. Надо возвращаться.
— Огняна!
Впусте. Ни рыжая кошка, ни рыжая девушка на зов не вышли.
Крефф развернулся уходить.
Надо разбудить Главу, рассказать ему о случившемся, опять же про дурочку Донатосову лекарь как-то совсем забыл — что там с ней? Он ходит тут, как дурак, а девке там помощь нужна.
— И, правда, — пробормотал целитель и направился к выходу.
Он и сам не понял, откуда, из какого угла вынырнула навстречу ему кошка. Вот её не было, а через мгновение стоит напротив, мерцая янтарными глазами. Ихтор замер, боясь спугнуть. В неярком свете наступающего утра было видно, что рыжая от одного резкого движения порскнет в сторону и снова исчезнет в каком-нибудь из закоулков — вовек не отыщешь.
— Огняна… — целитель медленно опустился на корточки и протянул руку к застывшей кошке.
Слабое мерцание зелёных искр и вот уже перед ним стоит девушка с россыпью веснушек на лице.
— Смотри-ка, не Рыжкой зовешь, а Огняной, — горько усмехнулась она.
Мужчина поднялся и ответил:
— Так ты ведь не зверь, что б кошачьей кличкой звать. Идём. Холодно тут.
Она отступила на шаг и спросила с подозрением:
— За нож-то хвататься не будешь?
— Нет.
Ходящая поглядела на собеседника долгим задумчивым взглядом и кивнула.
Когда они миновали двор, из лекарской вышел Руста. Цепким взглядом окинул незнакомую девку, не одетую, как и её спутник, в теплую одежу, и сказал:
— Слыхал? Дура-то Донатосова волчицей оказалась. Лесана только что в казематы уволокла. Та кидается, хрипит, рычит, аж заходится. А где ты этакую красу рыжую отыскал?
Ихтор ответил:
— В Ученическом крыле.
И больше не сказал ни слова. И не спросил ни о чем.
34
Дрова потрескивали в очаге, Огняна сидела на сундуке, подобрав под себя ноги, и пила молоко. Ихтору казалось теперь, словно она всегда тут была, ничего и никого не опасаясь.
Обережник одёрнул себя, напомнив, что девушка и правда тут, в этом покое, не первый день. Да, собственно, и на этом сундуке. А если подумать, то и не только на нем.
Целитель смотрел на Ходящую и не знал, с чего начать расспросы. Она же молчала, не собираясь облегчать ему задачу.
— Разве, — наконец, растерянно произнёс крефф, — оборотни могут перекидываться… кошками?
Девушка поставила кружку на край стола и лукаво улыбнулась:
— Ну, я же перекидываюсь. — Однако в тот же миг посерьёзнела и спросила: — Вот скажи мне, обережник, бывает такое, что родятся дети со слабым Даром?
Мужчина опустился на лавку и кивнул:
— Да.
Собеседница склонила голову на бок и спросила:
— И что они умеют?
Лекарь развёл руками:
— Ничего. Толком ничего не умеют. Дар-то ведь слабый.
— А ты неужто думаешь, — снова улыбнулась девушка, — что у Ходящих не родятся такие? Слабые. Хилые. Ребёнку, когда он растет, кровь человеческая нужна поболе, чем взрослому. Потому что без крови не сможет дитё перекинуться. В три года от рождения в нас зверь на лапы становится. Кто недоедал, болел, тот не может обратиться и умирает. Муки страшные. Обычно вожак таких детей убивает. И меня бы убил — родилась-то в голодный год и в большой рысиной стае. Но во мне Дар теплился. Слабая искорка. Живучая. Хотя в крупного зверя перекинуться я так и не смогла.
Девушка с грустной улыбкой развела руками.
— Перекинулась в кошку. Смех, конечно… Ну что кошка за зверь? Не зверь — недоразумение. Но я могла кормить стаю и мне оставили жизнь. А потом… потом случились вы. Вожака нашего убили, и многих котов с ним. Уцелела горстка: трое парней, мой отец и кошка вожака. Как жить? Отец заимку поставил, сказал, надо осесть. Из Осенённых одна я осталась. Я их и кормила…
Ихтор усмехнулся:
— А где сама кормилась?
Девушка перекинула рыжую косу через плечо:
— Известно где — в соседней веси. Много ли кошке крови надо? Я ж не волк, не рысь, не медведица. Да и кто мурлыку не приласкает? Ну, а оцарапает если или цапнет, так ведь беды никакой — почешется, да заживет.
— Погоди, — перебил крефф. — Но ты ведь со мной по деревням ездила. А там черта Обережная, как же…
Огняна опять лукаво улыбнулась:
— Вы черту обережную от дикого зверя ставите, от хищника, от того, кто человека убить может. А кошка, кому угроза? Её ваша защита и не чует.
Целитель потрясённо смотрел на собеседницу.
— И много вас таких?
