Волколак не догадался, что задел её, спросил, как ни в чем не бывало:
— Научишь?
— Нет, — буркнула девушка. — Ещё я только впотьмах не учила Ходящего грамоту разуметь.
Лют усмехнулся, но отстал.
Больше они к этому разговору не возвращались. Справедливости ради надо сказать, это не особенно огорчило Лесану. За долгие дни вынужденного странствия она привыкла к Люту, но по-прежнему не доверяла ему, а оттого, когда он находился рядом, чувствовала себя неловко и всегда держалась настороже. Да ещё Тамир…
Если и раньше он был неразговорчив и хмур, то сейчас вовсе заделался молчуном. Волколак колдуна сторонился и старался даже за столом садиться поодаль. Девушка заметила это и однажды спросила обережника:
— Что у вас с Лютом приключилось?
Тамир посмотрел на неё удивлённо:
— Ничего. А что у нас могло приключиться?
Она развела руками:
— Не знаю, просто он тебя чурается…
На это Тамир ответил с усмешкой:
— Он зверь. Он чует.
Собеседница не поняла:
— Что чует?
— Опасность.
Лесана посмотрела внимательно в тёмные глаза колдуна и сказала:
— Или ты мне всё объяснишь, или завтра же мы возвращаемся обратно в Крепость.
Тамир моргнул и ответил растерянно:
— Не могу сказать. Я бы рад, но он не даёт.
Обережница вспылила:
— Да что же такое-то! Кто «он»?
— Так Каженник, — донёсся хриплый голос Люта из-за спины наузника. — Верно?
Колдун удивленно оглянулся, а оборотень продолжил, незаметно пятясь:
— Ты попался, Охотник. Он никого не отпускает. Не знаю, как с людьми, а, будь ты Ходящим, уже бы лишился ума и переярился. У нас таких сразу убивают. Если успевают.
Лесана переводила растерянный взгляд с обережника на волколака и обратно.
— Каженник — это тот, про которого ты нам говорил? — спросила девушка, припоминая рассказ о злом неприкаянном духе, который блуждает по лесу и которого Ходящие боятся так же, как люди боятся Встрешника.
— Он самый, — кивнул Лют, а обережница заметила, что он старается обойти Тамира по крутой дуге. — Бродит по чаще. Если встречает оборотня или кровососа, касается и лишает рассудка. Осенённым, говорят, жилу затворяет. А простых делает безумными, вселяет в душу злобу и голод.
— Нет у таких, как ты, души, волк, — сказал в ответ на это Тамир.
Он уже отвернулся от оборотня и теперь неотрывно глядел Лесане в глаза.
Тёмная страшная воля лилась из его зрачков, отнимала у собеседницы силы.
— Вы несёте смерть и страдание, — колдун говорил с оборотнем, а сам не отрывал взора от девушки.
У той отнялись ноги. Несчастная попыталась было поднять руку, чтобы оттолкнуть мужчину, но не смогла шевельнуться. Разорвать же взгляды было выше её сил. В груди разливался холод… А затем всё прекратилось, потому что Лют одним прыжком преодолел разделяющее его и Тамира расстояние и обрушил кулак обережнику в основание шеи.
Тот рухнул, как подкошенный. А волколак шагнул к Лесане, незряче вытянув руки. Девушка шумно вздохнула, словно вынырнула на поверхность с большой глубины. Мир снова обрёл краски, силы вернулись.
— Я думал, у тебя сердце грудину проломит, — признался оборотень и в тот же миг скорчился на полу, рядом с Тамиром, цепляясь побелевшими пальцами за ошейник. Наговоренный науз отозвался за учиненную человеку обиду. Лют хрипел, и глаза у него закатывались от боли.
Обережница во время просунула ладонь в зазор между кожаным ремнем и шеей волколака. Что-то сказала и хватка колдовства ослабла. Оборотень сел, хватая ртом воздух, а его спасительница уже склонилась над колдуном.
Тот был ледяной и едва дышал.
— Ехать с ним дальше опасно. Надо возвращаться, — сказал Лют.
— Не можем мы вернуться, — ответила девушка, щупая шею наузника, чтобы отыскать слабо бьющийся живчик. — Глава поручение дал. Выполнить надо. А одного не отпустишь.
Оборотень хмыкнул:
— Он не в себе. Ты понимаешь? Безумный. Это больше не человек. Это… тело, одержимое злобной нежитью.
Лесана взяла бледную ладонь колдуна и посмотрела на змеящиеся под кожей серебристые линии. Рука была холодной. Девушка подумала о том, какое счастье, что сторожевиков сейчас нет в избе, и никто не видит происходящего.
Лют стоял рядом на коленях:
— Он опасен.
— Ты тоже, — ответила Лесана.
— Это другое… Я — живой. Меня можно убить. А его…
— Убить можно любого, — спокойно сказала обережница. — Нужно лишь знать — как.
— Вот именно. А ты не знаешь.
Она пропустила это замечание мимо ушей:
— Тамир… — девушка позвала, не надеясь, что дождется ответа, однако колдун с трудом открыл глаза и посмотрел на неё.
— Что нам теперь делать? — спросила она. — Как быть?
Вместо ответа он потянулся к висящим на поясе ножнам. Лесана перехватила руку, но мужчина высвободился и сказал хрипло:
— Не мешай, пока могу…
Обережница с удивлением смотрела, как он рванул ворот рубахи и, не дрогнув, вычертил на груди кривую резу. Такие резы колдуны наносили на ворота и брёвна тына, защищая поселения.
— Всё…
Тамир обессилено откинулся на пол. Кривые линии на рассечённой коже исходили кровью и мерцали угасающим голубым огнём. Лют, скорчился на скамье, уткнувшись лицом в брошенный там полушубок, и трясся. Лесана выругалась, схватила волколака за шиворот и выволокла из избы на воздух:
— Дыши глубже, ну!
Он принялся яростно втягивать воздух, чтобы хоть как-то успокоиться.
— Вот же морока мне с вами! — девушка устало привалилась к двери. — Один, чуть что, трясётся и разум теряет, второй — мертвец ходячий. Как вы мне оба надоели!
58
Однажды он открыл глаза и увидел над собой что-то огромное, серое.
Здоровенный зверь возвышался над человеком, переступив через бесчувственное тело. Мягкое брюхо нависло совсем близко — только руку протяни.
Где-то рядом, в темноте крались хищники. Они шли на запах, они хотели есть. Мерцали в полумраке огоньки голодных глаз. Но вот лязгнули острые зубы, и грозный рык разнёсся над чащей — раскатистый, утробный. Серые тени шарахнулись, испуганно отступили за деревья.
Человек лежал и равнодушно смотрел в ночь. Лес. Темнота. Звери, крадущиеся по кустам. И огромный волк, стоящий над своей добычей, переступающий с лапы на лапу, глядящий злобно и жадно — моё! Шерсть вдоль хребта стояла дыбом, переливалась зелёными искрами.
