Книга Пленники Раздора, страница 83. Автор книги Алена Харитонова, Екатерина Казакова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пленники Раздора»

Cтраница 83

Но ничего этого сделать было нельзя. И требовалось от неё принять решение за того, за кого не имела она права решать. За обережника. За ратоборца, которому мановением Клёниной руки грозило стать нечистью, с коей сам он бился.

Девушка забегала по покою.

В голове медленно распускались пунцовые цветы боли. Кровь грохотала в висках, усугубляя мучение.

Что делать? Как быть?

И до полночи ещё так долго.

76

Клёна в одной исподней рубахе сжалась на лавке, обхватив руками колени. В очаге потрескивал огонь. За окном повисла тьма. Было тихо. Так тихо, словно никого в целом свете не осталось, словно за толстыми каменными стенами царила лишь непроглядная чернота.

Мысли девушки будто оцепенели. Ей следовало принять решение, но сил и смелости это сделать не было. Да и можно ли решать за другого человека? Кто ей дал такое право? И сумеет ли она потом жить, зная, что распорядилась по своему хотению чужой судьбой, к которой и прикасаться-то нельзя?

Девушка запустила руки в волосы и уткнулась лбом в коленки. Сколько она сидела так, слушая потрескивание дров в очаге, Хранители ведают. Но когда в дверь постучали, Клёна мгновенно вскинулась.

Мара стояла на пороге и смотрела вопросительно. Она знала, какое решение будет принято. Знала. И пришла лишь за тем, чтобы услышать его, а взамен попросить о какой-то ответной услуге.

— Ну что? — тихо спросила волчица. — Отважилась?

Хозяйка покойчика кивнула.

— Да.

— Умница. Одевайся, идём.

Клёна зябко обхватила плечи и спросила, переступая босыми ногами на студеном полу:

— Куда?

— В лекарскую, куда же ещё? — удивилась Ходящая. — Да не топчись ты на месте, времени мало!

Волчица прислушивалась к чему-то, что не улавливал слух собеседницы, и выглядела до крайности обеспокоенной.

— Зачем в лекарскую? — спросила Клёна.

У Мары лопнуло терпение, и она зашипела:

— Что ты, словно варёная! Собирайся!

— Я никуда не пойду, — ответила девушка и даже сделала несколько шагов назад.

Вытянутые, приподнятые к вискам глаза волчицы наполнились изумлением.

— Ты не хочешь, чтобы он остался жив и здоров? — насмешливо спросила Ходящая.

Клёна не стала врать и ответила хрипло:

— Хочу. Больше всего на свете. Но если попытаешься его обратить — всё расскажу обережникам.

Мара фыркнула и смерила собеседницу снисходительным притворно-ласковым взглядом. Так иная мать смотрит при гостях на любимое расшалившееся чадо. Вроде бы просит душа розгами паршивца выдрать, а при людях не сорвёшься. Так и оборотница. Смотрела на Клёну, словно ждала, что вот-вот та перестанет ломаться, отринет доводы разума и послушается голоса сердца.

— Ты хоть подумай, дурёха, — терпеливо, но с проскальзывающим в голосе гневом, заговорила волколачка, — на что обрекаешь мужика? Ещё по осени он на двух ногах ходил, двумя глазами глядел, двумя ушами слышал, двумя руками меч держал. А новую весну встретит немощным калекой…

— Уходи, — Клёна указала докучливой гостье на дверь. — Он родился человеком, значит, человеком и умрёт. Это не ты и не я так решили, а жизнь распорядилась. Ты — волчица, он — людского племени. И Ходящим не станет. Умрёт ли, выживет ли, но будет так, как Хранители ему урядили. Не ты и не я. Хранители. Поняла?

Ходящая на удивление смягчилась. Звериный огонек в глазах погас и даже черты лица сделались милее.

— Ну, хватит, — сказала она. — Раскричалась. Не умрёт. А коли умрёт, так уж всяко не завтра. Как ты решила, так пускай и случится. Тебе с этим жить.

И не проронив больше ни слова, Мара вышла. Хлопнула дверь, и Клёна осталась одна. Трясясь, словно в лихорадке, она упала на лавку, накрылась с головой одеялом и ещё долго-долго лежала без сна, думая о том, что ей и вправду придётся жить со своим решением. Она пыталась осмыслить, какие чувства будет в ней это осознание и, наконец, поняла — горечь, страх, беспомощность… Много чего ещё. Но не сожаление.

…Мара вышла в пустой коридор и постояла в полумраке, раздраженно притопывая. А ведь казалось, что получится! Девчонка сопливая совсем — в той самой поре, когда за любовь ничего не жалко — ни чести, ни совести, ни здоровья, ни сил. Потому что первая она, любовь эта, а оттого кажется единственной на всю оставшуюся жизнь. И не верится в этот миг глупым, что первой любви цена — полушка, потому что, хоть горит она чисто да ярко, но зато сгорает быстро и всегда дотла. Впрочем, с Клёной вышло иначе.

Волчица уже достигла всхода, когда от тёмной стены отделилась быстрая тень, и кто-то сильный схватил Ходящую за косу, стискивая волосы на затылке железным хватом.

— Ну, рассказывай, краса ненаглядная, куда девку зазывала?

Её рывком развернуло к говорившему. Мара зашипела, вцепилась обидчику в запястье. Голос Главы Цитадели она узнала, только не успела понять, как человек настиг её незамеченным? Ведь не учуяла даже! Казалось, будто кто-то идёт следом, однако, сколько ни озиралась, ничего не углядела.

— Ай! — дернулась оборотница, но высвободиться не смогла — Охотник вцепился, как клещами.

— Надо тебя, как братца, в каземате закрыть, — сказал Клесх.

— Надо — закрой!

Он потащил её прочь, нимало не беспокоясь о том, что причиняет боль. Волчица бежала, выгнувшись, цеплялась за его руки и рычала.

В тёмный покой её зашвырнули, как котёнка — пролетела от двери едва не до окна. Лишь звериная ловкость позволила устоять на ногах. Вспыхнуло выжигающее глаза голубое сияние. Волчица зашипела, закрывая ладонями лицо. Светлая коса растрепалась и почти распалась — спутанные пряди торчали теперь во все стороны.

— Рассказывай, — приказал Глава.

Ходящая стояла, вжимаясь лопатками в стену и смотрела затравленно. А Клесх едва не воочию видел, как стремительно мелькают в лисьих глазах быстрые мысли. Она обдумывала, что сказать, как себя повести… И в тот миг, когда ему показалось, будто он уже уловил не то ложь, не то лукавство, Мара вдруг улыбнулась, пригладила волосы, и спросила миролюбиво:

— Как ты так подкрался, что я не услышала и не учуяла?

Обережник молчал. Только взгляд потяжелел.

Волчица вздохнула:

— Я предложила ей кое-что.

Девушка всматривалась в лицо Главы, надеясь, что он скажет хоть что-то и у неё будет возможность вслушаться в голос, уловить в нём чувство — злость, недоумение, гнев… То, что позволит правильно повернуть беседу. Но он молчал. Ничего. Стена.

— Фебр умрёт, — наконец, сказала Мара. — Или останется калекой. И то и другое — плохо. Он молодой, сильный. Зачем рубить на корню? Я предложила его обратить. Тогда те раны, которые мы нанесли, зажили бы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация