Они придут на лежку. Последнюю лежку в этом секторе. Безопасное место… По-настоящему безопасное, потому что Керро рядом.
Хлопнет дверь, отрезая внешний мир и всех тех, кто в нем остался. Загорится под потолком светодиодный светильник.
И после этого случится истерика. Короткая бешеная истерика, которая выпьет все силы.
Айя будет бессвязно орать, цепляясь за Керро и захлебываясь слезами:
— Я так боялась не успеть! Или прибегу, а тебя нет. И не знаю, как найти! Ничего не знаю! Даже имени твоего не знаю! А если ты сменишь личность, как я тебя найду?! Я же не знаю, куда идти!
Она будет трястись сама и трясти его, не понимая и не осознавая, что в её словах начисто отсутствует логика, что его время тоже выходит, что он тоже скоро свалится, что орать вообще нет никакого смысла — всё прежнее страшное закончилось, а новое ещё не началось. Но, все равно, она будет орать и тормошить его. Тогда Керро крепко ухватит её за локти и стиснет, не давая рыпаться.
У неё будут стучать зубы и дергаться лицо, но орать она продолжит всё равно:
— Как найти человека, если даже не знаешь его настоящего имени?
И рейдер скажет:
— Успокойся. Андрей мое настоящее имя. Всё? Теперь нормально?
Только после этого она кивнет и начнет потихоньку успокаиваться. Поймет, наконец: всё действительно нормально. Но ошибётся. Потому что сразу после этого начнется ад.
Силы ушли разом, как вода в песок. Только что их хватало и орать, и биться, и трясти Керро-Андрея, а вот уже стало невозможно даже просто сидеть. Удушливая боль поднялась волной тошноты из горла и разорвалась в голове, словно граната — ослепила, оглушила, обездвижила, и от этой боли разлетелась на осколки память: мысли, личность, страхи Айи Геллан.
Всё смешалось. Грязь, боль и кровь. Корпоративная действительность и разруха чёрного сектора. Видения казённых интернатских комнат и картины вонючих свалок. Широкие многолюдные проспекты и разбитые пустые дороги. Высокие небоскребы и мрачные серые руины. Логотипы «Виндзора» и «Мариянетти». Воспоминания фальшивые и реальные. Настоящее и прошлое. Перед глазами мелькали образы, в голове шумели чьи-то голоса. И было непонятно, что стискивают руки: стило, рукоять ножа или скомканное одеяло?
А потом вдруг вспыхнул ослепительный свет, и над Айей склонился доброжелательный кудрявый человек в белом халате: «Не бойся, девочка, больно не будет». Но было больно! Тело снова и снова скручивало судорогой, а учитель в классе требовал ответа по истории корпорации и миротворческим операциям «Виндзора». Но Айя не помнила! И учитель смотрел с укором и говорил строго: «Не бойся, девочка, больно не будет». А в руках у него был металлический прут.
И сразу после этого в лицо летели осколки стекол, слышался визг тормозов, грохот удара, а потом сирена медицинской службы. «Не бойся, девочка, больно не будет». Но она знала, что будет, даже пыталась кричать, но голос пропал и ужас захлестнул с головой, а потом Айя — будто с разбегу в воду — упала в другую реальность, где были длинные коридоры родного интерната… Однако картины упорядоченной унылой жизни Айи Геллан снова мешались с бешеными событиями семи дней в чёрном секторе.
«Ибо шёл я долиной смертной тени…» — говорил глубокий голос, и Айя, стоявшая с дымящимся пистолетом над мертвым телом, видела, как поворачивается к ней убитый парень. А в лицо летела кровавая пена крика: «Почему ты не дала мне уйти?!» И она отвечала, словно в оправдание: «Не бойся, больно не будет». А потом целик и мушка сходились, грохотали выстрелы, и отдача била в содранную ладонь.
Небо было серое… Серое. Низкое. Как бетонный потолок. Как всё вокруг. И крутились, крутились над лужами крови две юбки: синяя с кружевом по подолу и красная из фатина. Пригибалась к рулю Алиса, уносясь навстречу судьбе… А одновременно с этим кто-то крался в темноте, девчонки ссорились из-за ребят, а те приходили ночью в бокс и говорили: «Такой, сука, рейд — и сдавать в бордель?»
И когда показалось, что мозг не выдержит, что голова взорвется от боли и сумасшедшей пляски образов, вдруг наступила темнота… Тихая. Глубокая и прохладная, как могила.
Над Айей склонилась молодая женщина, и её синие глазищи — цвета ленты в чёрных волосах — смотрели прямо в душу.
Синее платье, белый подъюбник, чистый крахмальный фартук.
— Вот, скажи, что ты здесь забыла? — строго спросила она. — Отвратительное же место. Собственная голова.
— Ты тут бывала? — спросила Айя, и словам вторило медленное гулкое эхо.
— Да уж, приходилось! — Алиса засмеялась. — Вывести?
Голос был чистым и мягким. Эхо его не дробило.
— Выведи… — Айя на секунду замялась. — Прости, ножа с собой нет, не могу вернуть.
Алиса отмахнулась, взяла собеседницу за плечи и мягко толкнула, будто опрокидывая на спину. Руки у неё были теплые и ласковые.
— Не бойся, девочка, больно не будет…
И Айя вдруг поняла, что впервые в этих словах нет лжи. Она опрокинулась. Но не упала, а полетела. Вверх, вверх, вверх… Холодный полумрак рассеивался, становился светлее, а мысли в голове упорядочивались, переставали тесниться. Стремительный свет всё приближался. Он оказался не солнцем, не луной, а горящим под низким потолком светильником. Тот был всё ещё далеко, но грань реальности приближалась и приближалась.
— Тебе туда, — сказала Алиса, останавливаясь.
А её собеседница, подхваченная всё тем же мягким порывом ветра, продолжила лететь, не имея сил даже обернуться.
— О ноже не беспокойся. Дарю! — донесся в спину веселый крик. — И будь достойна…
Распахнув глаза в тускло освещенной маленькой комнатке, Айя всё-таки успела услышать последнее слово:
— …обоих.
Так она пришла в себя. Села, закрывая ледяными ладонями потное лицо, судорожно вздохнула и огляделась. Керро, уже вставший на ноги, выглядел чуть-чуть получше покойника. Да и она сама…
Они отлеживались и приходили в себя ещё три дня.
А потом была дорога, уносящаяся из-под колес. Мелькание унылых развалин за окном автомобиля, серый снег, замёрзшая грязь. Новые сектора и новые люди, новая внешность и новое имя. Были очень разные и очень похожие дни и хорошие ночи.
Но с той поры Айе больше ни разу не снились сны.
* * *
Когда-то давно на свете жила девушка по имени Айя Геллан — пугливая, неуверенная в себе, наивная. Её многое удивляло. Например, однажды она удивилась банальным, в общем-то, словам: «Деньги — прах. Их всегда можно добыть».
Мужчины, который так сказал, больше не было. И пугливой девчонки, запомнившей его слова, — тоже. Они не погибли, не ушли за грань, не сгинули за периметром, они… просто исчезли.
Айя Геллан бы не поняла, но Ита Маккена добыла деньги легко и непринужденно. Всего-то делов — отыскать точку, где торговали дурью, предложить расплатиться «передком» и с готовностью кивнуть на слова: «Сначала передок, потом товар». Хорошо отыграла — за торчиху приняли без всяких подозрений. Видать, еще не пришла в себя толком.
