— Вам кого? — резко спросила она, с явным
намерением захлопнуть дверь перед моим носом.
— Мама, — позвала я жалобно, точно пытаясь
избавиться от наваждения, и лишь тогда вспомнила, что я нелепо одета, в
дурацком парике, и мама попросту меня не узнала.
— О господи, — пробормотала она испуганно, втянула
меня в просторную прихожую и захлопнула дверь. — Анечка, что за странный
маскарад?
Я стянула парик, наблюдая за ней. Выражение её лица изменилось,
теперь на нем читалась тревога, и только глаза остались прежними. Она
вглядывалась в меня, точно надеясь прочитать мои мысли, затем торопливо обняла
меня и прижала к груди, а я удивилась: на первый взгляд она казалась хрупкой и
гораздо старше своего возраста, но теперь, прижимаясь к ней, я ощутила силу,
идущую от её костистого тела, к тому же мама была выше меня ростом почти на
полголовы.
— Девочка моя, — прошептала она, гладя узкой рукой
мою спину. — Как я рада, что ты приехала. Но почему так неожиданно? Идем
выпьем чаю. Папа только что уснул, не стоит его беспокоить. Вот он удивится… —
«Удивится», а не «обрадуется» почему-то резануло мне слух, и что-то похожее на
тревогу, не страх перед теми, кто преследовал меня, а именно тревога
шевельнулась в глубине моего сознания и начала расти. — Идем в кухню.
Кухня была небольшой, чистенькой и уютной. Я устроилась на
стуле, пытаясь понять, что меня беспокоит, все казалось не правильным,
нереальным, точно мне снился сон и уже во сне я знала, что сплю и все это не взаправду.
— Хочешь чаю?
— Мама, сколько мы не виделись? — спросила я, не
зная, с чего начать наш разговор.
— Почти год. — Она вроде бы удивилась. —
Почему ты спрашиваешь?
— Происходит что-то странное. Кто-то пытался меня
убить, стреляли в Андрюшу, я даже не знаю, жив он или нет. Он не звонил?
— Андрюша? Не звонил. Ты говоришь безумные вещи. Кто
хотел убить вас? С какой стати? Андрюша ведь не бизнесмен, он рядовой труженик…
Ты ничего не выдумываешь?
— Мама, — позвала я в отчаянии, она поставила
передо мной чашку и сказала:
— Ну-ну, успокойся и расскажи по порядку. Нам
совершенно некуда торопиться. Ты ведь не на полчаса заскочила?
Я подумала: моя мама была учительницей, и этот тон, и этот
пронизывающий взгляд выработан годами, это отметины профессии, и тут же мне в
голову пришла другая мысль и так поразила, что я на мгновение лишилась дара
речи. Я никогда не любила свою мать. И она тоже не любила меня. Ни сейчас, ни в
детстве. Я была любимицей отца и любила его. Он был самым близким для меня
человеком: отцом, другом, наставником, кем угодно, и в этой моей любви
совершенно не было места для женщины, то есть для матери.
— Ты плохо выглядишь, — сказала она участливо.
— Где папа? — спросила я.
— Отдыхает. Не беспокой его.
— Я только взгляну.
— Он просыпается от малейшего шума. Честно говоря, мне
нелегко с твоим отцом. Пусть спит. Расскажи мне о том, что произошло.
— О чем?
— Да ты меня с ума сведешь. — Ее тонкие брови
сошлись у переносицы. — Ты являешься сюда, рассказываешь совершенно
нелепую историю… Вы что, поссорились с Андреем?
Я потерла виски, уговаривая себя, что все это не
сумасшествие, я не проснусь от собственного крика и это все взаправду: кухня,
мама и я сама.
— Мама, ты слышала, что я сказала: нас пытались убить.
— Разумеется, я слышала. По-моему, это глупость. С
какой стати тебя кому-то убивать?
— Я не знаю. Я ничего не помню из того, что было со
мной раньше. Я помню день, когда Андрюша выписывал меня из больницы. Я лежала
одна в палате, белые шторы на окнах, вошла сестра и сказала: «За вами приехал
муж», а потом я увидела Андрюшу. Но это не была больница в Екатеринбурге,
потому что из той больницы мы ехали на машине не больше часа, и он привез меня
к нам домой. По дороге рассказывал, кто я и что произошло со мной. И от него я
узнала, что я Шульгина Анна Ивановна, что мои родители живут в Екатеринбурге,
что ты уехала домой, потому что у папы сердечный приступ.
— Да, так и было, — растерянно ответила
мама. — Почему ты говоришь, что ничего не помнишь?
— Мама, как же так, если авария произошла в
Екатеринбурге, почему я оказалась за сотни километров отсюда, в какой-то
больнице…
— Это вовсе не больница, это был санаторий. У тебя были
проблемы с позвоночником, и нам посоветовали отправить тебя туда. И мы поехали.
Потом папа вернулся домой, чтобы продлить отпуск, и тогда с ним случился
сердечный приступ.
— Меня перевезли в санаторий в бессознательном
состоянии?
— Нет, конечно. Это было бы попросту невозможно.
— Но я ничего не помню. Совершенно ничего. Ни тебя, ни
отца, ни врачей, ни аварию, ни своего имени. Совершенно ничего. Что со мной
было и кем я была до одиннадцатого мая прошлого года?
— Невероятно, — нахмурилась мама. — Почему ты
раньше мне ничего не рассказывала?
Я что-то ответила, но не мой ответ и даже не то, что
говорила мама, занимало меня, а только одна мысль: я сижу в углу, прямо
напротив двери в кухню, зажатая между столом и холодильником, слева окно, но
что толку мне от этого окна, если мы на втором этаже? Мама устроилась рядом, и
теперь, чтобы покинуть этот угол, мне придется…
— Я все-таки хочу взглянуть на папу, — пролепетала
я. — Не думаю, что он рассердится, увидев меня.
— Конечно, дорогая, я совсем не это имела в виду…
Я поднялась, не дослушав её, и она вынуждена была подняться
и отступить под моим напором.
— Где он?
— В спальне.
— Мама, я не помню, где у нас спальня.
— О господи, идем за мной.
Я вышла в прихожую, узким коридором достигла спальни и
распахнула дверь. В кресле в профиль ко мне сидел мужчина, старый, лысый, свет
от окна падал на его лицо, а я в ужасе замерла, потом сделала несколько шагов,
он повернулся, а я едва не закричала.
— Здравствуй, дочка, — елейным голосом сказал он,
хотя глаза его смотрели с откровенной ненавистью, а я, холодея и цепляясь за
тонкую нить здравого смысла, вдруг совершенно отчетливо и неотвратимо поняла:
это не мой отец. Этот человек никогда не был моим отцом. Я резко повернулась и
увидела глаза матери, она прижалась спиной к двери и исподлобья смотрела на
меня.
