Ночь давила безмерностью, сверху скалилась ущербная луна, в палатках посапывали спящие. Кроме сопения, трепыхания палаточной ткани и стука в сердце все четче слышался скрип — чуть различимый, но его источник не оставлял сомнений.
Пальцы спутницы затвердели и превратились в когти. Ник едва высвободился. Фаня не заметила. Она смотрела вперед.
Мутное пятно внедорожника размеренно колыхалось, запотевшие с внутренней стороны стекла превратились в непроницаемый занавес. Изнутри одно из стекол украшало нарисованное пальцем сердечко.
У Ника перехватило дыхание и кольнуло в груди. Оба остановились. Ноги отказались идти дальше.
Фаня осторожно потянула Ника обратно. Он не сопротивлялся. Не оглядываясь, они зашагали в ночь.
— О чем ты думаешь? — глухо втекло прямо в ухо.
Ник ответил не сразу. В висках стучало: «Плодитесь и размножайтесь». И все? Это — высшая заповедь?!
Не все. Еще — «око за око, зуб за зуб». Но дальше — «Если ударили по левой щеке, подставь правую».
Нельзя зуб за зуб. Но еще больше не хотелось подставлять правую.
— Думаю о чувстве, которое нельзя пускать в свою жизнь, — тихо сказал Ник.
— Я тоже думаю о мести.
— Только что ты говорила другое.
— Я была не права. — Голос Фани отвердел. — Я люблю его не меньше, чем ты ее. Но он сейчас «любит» ее. Я не хочу с этим мириться.
Она рывком остановила Ника и повернула к себе. Как куклу. Потому что мысли, желания, мечты — все исчезло.
Он не ответил на ищущие касания. Просто стоял. Взгляд, направленный сквозь активизировавшуюся Фаню, тупо смотрел вдаль.
Вжикнула молния спортивной куртки, белые крылья разлетелись в стороны:
— Если незаслуженно обидели — заслужи.
Чужие руки положили ладони Ника на то, о чем мечталось совсем не в этом исполнении. Но это…
Сейчас это было важнее. Потому что было. Потому что здесь и сейчас. Густое, спелое, жадное…
Жар холодной мякоти ударил по мозгам. «Здесь и сейчас» — девиз Толиков. Луиза сейчас с Толиком. Почему? Потому что он лучше Ника почти во всем.
«Почти». Сказано ради самоуспокоения. Это тупое и неаргументированное внушение себе, что все вокруг плохие, а он один хороший.
«Чем же я лучше? Если пойду на поводу — буду таким же. Но я не он».
Руки отдернулись. Ник опустил голову.
— Прости. Не хочу, чтобы потом мне было плохо, оттого, что сейчас будет хорошо. Мы оба ничего не докажем ни себе, ни им. Но нам с этим жить.
Прошло немало времени, прежде чем в ответ донеслось устало-задумчивое:
— Знаешь, а в тебе тоже что-то есть. — Фаня застегнулась и на миг оглянулась на скрытую в темноте машину. — Настоящее. Только оно боится само себя.
— Пойдем спать? — Ник указал подбородком на палатки.
— Да.
Четыре ноги делали вид, что слушаются хозяев, хотя двигались по собственному усмотрению. Открывая палатку, Ник вспомнил, что не удосужился узнать, как договорились с размещением. Спрашивать было поздно. Он пропустил Фаню вперед, надеясь, что, как обычно, все устроится само собой.
Фаня легла на свободный матрас, на другом Рита спала между Мироном и Аскером — она обнимала первого, второй похрапывал сзади, забросив на нее руку и ногу.
— Ночью прохладно, а одеял нет, — шепнула Фаня застывшему на пороге Нику. — Рита сказала, что джентльмены, если они джентльмены, обязаны не дать дамам погибнуть от холода. Ты меня не бросишь в беде?
Ник аккуратно пристроился у нее за спиной.
— Спасибо, — сказала Фаня.
— Ты меня тоже греешь, так что взаимно.
— Не за это. Сам знаешь за что.
Ник промолчал. На входе в палатку он уже корил себя за «слабость», сейчас живое тело в руках сулило быстрое счастье, колени упирались в широкие бедра, в районе паха елозило нечто мягкое и ненасытное.
«Спасибо» все расставило по местам. Ник — не Толик. Точка.
Глава 6
Купальники, плот и амбалы
Утро началось с того, что девчонки искали купальники. Вечером их оставили сушиться на палатках. От ругани покраснели бы грузчики, особенно доставалось парням — подозрения в первую очередь падали на них.
— Если сейчас же не вернете… — несся угрожающий голос Риты из-за палаток.
— Серьезно, отдавайте, пока мы добрые, — вторила Фаня, бродившая где-то рядом с Ритой, — или включу злопамятность на максимум, а фантазию выставлю на половину. Кто меня знает, поймет, что это больше, чем вынесет вменяемая особь, если имеет интерес остаться вменяемой.
Оленька чуть не плакала:
— Пошутили, и хватит. Ну, пожалуйста!
Она, видимо, основательно вложилась в эту деталь туалета и теперь в трансе поджаривалась на внутреннем огне.
— Может, ветром унесло? — успокаивал Бизончик.
— Смотрели везде, всю округу обошли!
— Тогда соседи утащили.
Нику показалось, что Бизончик в курсе, что произошло, или допускает некую возможность, влезать в которую не жаждет. Если так, то в деле однозначно замешан Толик.
Ник поглядел на соседей. Мирон спросонья тер глаза, Аскер разминался — крутимый ногами «велосипед» едва не сносил полог палатки.
— Соседи нас по дружбе едой завалили, — донесся голос Анфисы.
— Наверное, не просто так, — отозвался Бизончик. — С чего вдруг такой страстью к нам воспылали?
— Не к вам, а к нам, — отбрила Фаня.
— Или чтобы туда, куда им надо, налегке идти, — деловито дополнила Рита.
— А по пути чужое прихватили, — не успокоился Бизончик, — в качестве компенсации. Чтобы, тысызыть, было, что вспомнить.
Всех заткнула Анфиса:
— Соседям будет, что вспомнить. За подарки я с ними расплатилась.
Над лагерем повисла тишина.
— Каждый думает в меру собственной распущенности. — Анфиса хмыкнула. — А я лишь обменяла панем на цирцензес.
— Чего? — не поняла Оленька.
— Хлеб на зрелища, — пояснила Рита. — Хлеб и зрелища были единственными требованиями римского плебса.
— Господа патриции и патрицианки, а может, с купальниками — как с шампурами? — предположил Юрец.
Ухмылявшийся тон позволил думать именно на него, но что с него взять? Пока не сознается, взятки гладки. Даже если купальники найдутся в его вещах, он скажет — подбросили. Скользкий тип, и связываться — себе дороже.
— Шампуры нашлись в поле, — рассказала Фаня.
— Вот и ответ, где искать, — закрыл вопрос Юрец.
