— По-своему Аскер был прав.
Фаня отстранилась на один миг, только чтобы взглянуть в глаза:
— Тебя он тоже убедил, что ты мусульманин?
— Я православный. Ни в чем другом меня убедить невозможно.
— Ты веришь в Бога? — Фаня, с самого начала прижимавшаяся не меньше, чем это делали соседствующие Толик и Луиза, вновь забыла о желании не уступать в чувственных удовольствиях. — И это мне говоришь ты — умный парень двадцать первого века, знакомый с наукой не понаслышке, и перед которым открыт весь интернет?!
Ник улыбнулся — почти так же, как Аскер перед убийственными доводами в пользу мусульманства Толика.
— Хочешь, докажу, что Бог есть?
— Попробуй. Если сумеешь, я сейчас же прилюдно покаюсь во всех грехах и уйду в монастырь.
— В монастырь не уходят, это бегство от прежних проблем, чтобы утонуть в новых. В монастырь приходят. И каяться не надо, здесь не те люди, кто поймет. Теперь по делу. В каждом человеке есть что-то гаденькое, в одних больше, в других меньше.
— А кто-то из этого целиком состоит, — со смешком вбросила Фаня.
— А кто-то наоборот — со стороны выглядит святым, а внутри корит себя за малейшую неправильную мысль, которую вызвали обстоятельства. А ведь кроме мысли в нем нет ничего греховного. В общем, неважно, в ком чего сколько, мы не о количестве говорим, а о самом факте. Назовем эту обитающую в каждом человеческую пакость «под-Я», чтобы отгородить от главного «Я», которое и есть мы все.
В бок толкнули — по кругу пошла новая бутылка, и теперь каждый, хлебнув, передавал другому. Фаня сделала несколько глотков, а Ник только пригубил — чтобы претензий не возникло. В компании, где пьют, непьющего считают врагом народа. Конечно, хотелось проявить волю и объявить, что алкоголь ему неинтересен, что лишь отвлекает от настоящей жизни… но здесь жизнью считали другое, и Ник мимикрировал под обстоятельства.
— И что? — подтолкнула Фаня грудью и бедрами — требовала вернуться к теме.
— Я только что доказал тебе существование дьявола. Все плохое, что есть в каждом, вместе и есть дьявол. А все хорошее, высшее, жертвенное и человеколюбивое, что присутствует в каждом в еще большем количестве, некое «над-Я», это и есть Бог. Он не на небесах, он в каждом из нас.
Фаня размышляла недолго.
— В логике не откажешь, но это общие слова. При чем тут твое конкретное православие? Хочешь сказать, что католики, протестанты, мусульмане, иудеи или, к примеру, буддисты, не попадут в рай… если он есть?
— Как сказал один человек, я не знаю, спасутся ли католики и протестанты, я знаю, что без православия я не спасусь. Здесь не головой думать надо, а включать сердце. Дальше — как оно подскажет. А Бог милосерден, хороших людей других религий он будет судить по совести.
— В любую секунду жду, что рассмеешься и скажешь, что разыграл. Ты же не веришь во все это по-настоящему?
— К сожалению, да, не верю.
Фаня счастливо расслабилась в руках Ника, а он добавил:
— Но допускаю. Однажды у меня остановилось сердце после болевого шока, врачи довольно быстро вернули к жизни, но в минуты кратковременной «смерти» я кое-что увидел.
— Мало ли что привидится.
— Привидеться может то, что знаешь, или о чем догадываешься. Либо, например, что-то из кино или компьютерных игр. В любом случае — только то, что можешь представить. Я видел то, что даже описать невозможно, в языке нет таких слов. Теперь понимаю слова апостола Павла: «Не видел такого глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Врачи возвращали меня в жизнь, а я сопротивлялся и хотел обратно в тот мир, где все по-другому. Но меня зачем-то вернули. Сейчас имею в виду не врачей. Думаю, мне как бы намекнули, что двигаюсь в правильном направлении, но еще не все сделал в этой жизни.
— Заинтриговал. Продолжай.
— Хочешь, чтобы рассказал, что именно привиделось? А как? Ты не поймешь. Это можно только прочувствовать.
— Начал — продолжай, — угрожающим тоном произнесла Фаня, — иначе живьем съем.
Не поймет, подумал Ник. Но рассказать стоило.
По телевизору кто-то говорил про коридоры, в которых летела покинувшая тело душа, а Ник сразу оказался в ином пространстве, где выглядели и чувствовали по-другому.
— Представь мир без ориентиров вроде верха и низа, в нем — бестелесную себя, а вокруг — некие сущности, миллионы, миллиарды неописуемых сущностей. И все они любят тебя.
— В каком смысле?!
— В истинном. Бог есть любовь. Бог в каждом из нас.
Рядом кружила новая парочка — Анфиса и Аскер вернулись. Теперь обоим было плевать, как они смотрятся со стороны. Лицо Аскера утонуло в чувственной роскоши, обнимающие руки впились в то, что подарил случай, сведя самую высокую и самого низкого. Нику, чтобы положить ладони на особо сочную часть партнерши, пришлось бы их опустить — на что он никогда в жизни не решился бы. У Аскера это получилось естественно, выглядело органично и ни капельки не пошло. По сравнению, например, с Бизончиком. Тот задрал на подружке майку и мял ее округлости со всей молодецкой удалью, подхлестываемой куражом и алкоголем. Оленька только хихикала и вертела выпуклым тылом, чтобы приятелю было удобней. Именно это смотрелось пошло, а не отмытая Анфиса, которая одежду просто игнорировала. Ей было хорошо и так. Аскеру, как можно догадаться, в этот момент тоже было хорошо. Его лица никто не видел, оно спряталось в уютной естественной подушке, и только торчавшее ухо могло бы выдать состояние — оно наверняка горело… Но спасала сгустившаяся темнота.
Фаню танцевавшая рядом обнаженная подруга не интересовала.
— Для меня смысл религий сводится к лозунгу «Вы будете гореть в аду, вас будет пытать дьявол, но бог любит вас», — продолжала она ту же тему. — Если бог милосерден, почему допускает ужасы, которые творятся в мире, к примеру, — войны и болезни?
— Ужасы творим мы сами. Если люди воюют, каждый из них считает себя правым и молится за победу.
— Бог должен помочь тому, кто воюет за правду.
— Глупости, — отрезал Ник. — Бог против войн. А с болезнями я сам не сразу понял, в чем фишка. Представь: человек молится, чтобы излечиться, и близкие за него молятся… а он, как только встанет на ноги, сразу начнет творить гадости. Скажи, хороший отец даст ребенку нож для того, чтобы тот себя зарезал? Вот и получается, что посылая боль, нас спасают от чего-то намного худшего.
— Под худшим ты подразумеваешь ад? Но само понятие ада — нонсенс. Где здесь милосердие? Как всепрощающий добрый бог мог создать чудовищное место, где его созданий будут вечно мучить? И как можно верить ему и в него после этого?
— Бог не создавал ад, он просто подвинулся и оставил людям место, где Бога нет. Не хотите идти к свету — живите так, как хотите. Ад люди устраивают себе сами. Поверь, мир не только необычнее, чем мы думаем, он непредставимей, чем мы можем придумать.
