Ника обожгло прикосновением: Луиза провела грудью по его коже, чуть не вспенившейся от невыносимости впечатлений. Медленно. Мощно. Медово.
— Нравится?
В ее улыбке чувствовалась горечь.
— Не делай, чего не хочешь. Прижиматься не обязательно. Если потребуют наказания, скажу, что это я настоял.
— Какой же ты хороший, Иваник…
«Но, увы, не Толик», — перевел мозг с девичьего. Сказанное радовало, а от подразумевавшегося хотелось лезть на стенку.
Луиза вздохнула, и ее голова опустилась на плечо Ника. Спайка двух тел осталась неразорванной. Еще вчера за такой танец Ник отдал бы половину органов. Если честно, то и сейчас отдал бы. Обе половины.
— Аай билии-ив ин е-эстудэ-э-эй…
Голос из колонок накрывал пленительной пеленой, вбирал в себя и растворял в музыке до жуткой сладкой дрожи. В объятиях Ника, томно раскачиваясь, плыла сама нежность, и он, чуть склонившись, уплывал вместе с ней — единым целым, невероятным организмом в четыре ноги и одно туловище. Через поцелуй кож Луиза слышала рваную пульсацию уносящегося в никуда сердца Ника, а его просто-таки выворачивало наизнанку от ощущений. Синхронные движения выбивали из расплющенных мозгов остатки мыслей и заполняли только эмоциями, чувствами и опасными желаниями.
— Уважаемые дамы! — вклинился голос Толика в украденное у судьбы счастье. — Некоторые из вас все еще слишком тепло одеты для нашей жаркой компании. Требую немедленно привести внешний вид в порядок.
Бизончик в ту же секунду содрал с Фани спортивные штаны — ее последний оплот приличий. Невозмутимая, как петербуржец под дождем, она отнеслась к этому предельно равнодушно, их танец продолжился.
Луиза окаменела. Из девушек наполовину одетой осталась только она.
Вспомнилась притча, что веник невозможно сломать целиком, зато очень легко, если ломать по веточке. Толик занимался именно этим. Сколько веточек осталось? Какие будут следующими?
— Не надо! — взмолился Ник горячим шепотом. — Давай уйдем!
Лучше бы молчал. Какой-то миг назад глаза Луизы, расширившиеся от безумия происходящего, искали ответа… Но Ник был не тем, кого она хотела слушать. Недавние приятели отныне казались ей балластом, который мешает счастью, они как бы тащили ее в тусклое прошлое. Она хотела в будущее. Задуматься о том, какое оно, это будущее, в измененном любовью состоянии у нее не получалось, место мыслей прочно заняли мечты.
Луиза выбрала быть с Толиком. Его правила — ее правила.
— Кавалеры помогают дамам! — разнеслось уточнение к прежней команде.
Никогда и ни за что на свете Луиза не разделась бы при людях сама. Но когда голые все, каким-то неведомым кульбитом логики оставаться одетой стало неприлично.
— Ну? — Луиза расстегнула пояс и застыла перед Ником с опущенными по бокам руками. — Не слышал, что сказали?
Она хотела быть раздетой. Если это не сделает Ник, то обязательно сделает кто-то другой. Или она сама.
— Ты кавалер или как? — еще более обидно бросила Луиза.
Зря она с ним так. Он не «или как». Он тоже в поезде, что несется в неизвестность. Скорее всего — в пропасть. Трезвый ум мог бы просчитать варианты и выдать задуманную машинистом точку назначения, но организмом повелевали эмоции. Ник практически сполз вниз по Луизе, челкой скользнув по ложбинке между аккуратных грудей и гладкому животу, и одновременным рывком с двух сторон опустил ее джинсы на землю. Остались только белые трусики.
Обнимавший обнаженную Анфису Толик укоризненно покачал головой. Со всех сторон на Луизу одновременно обернулись все — и любопытные парни, и полностью нагие девушки. Она оказалась в центре внимания. Сейчас это было худшим из всего, что могло случиться.
А еще Луиза стала нарушительницей правил.
— Ну же! — ее голос дрожал. — Если ты друг — сделай это, я… не смогу сама. Просто не смогу.
И она заплакала.
«К черту правила и их нарушение! Бежать немедля! Без оглядки! Чтобы не видеть этих бесстыжих тел и ухмыляющихся рож!»
Вместо этого Ник движением порхнувших по девичьим бедрам рук освободил Луизу от последних ограничивающих рамок. Пределы допустимого давно остались позади. Третье правило — больше никаких правил.
Луиза вышла из оставленной в траве одежды, ногой отправила ее в полет за границу танцев — чтобы не наступили.
— Мало ли что эволюция, приговаривал мастодонт, топча неандертальцев, — к чему-то насмешливо выдала Рита старую шутку, которую все, кому не лень, выдают за новую.
Танцы продолжились. Ник с Луизой двигались, как роботы. Из тел словно вытрясли душу. Души болели, а тела танцевали — щекой к щеке, животом по животу, бедром между бедер. Слезы высохли, и Луиза затихла в объятиях Ника.
— Зачем? — не смог он не спросить.
— «Если собираетесь кого-нибудь полюбить, научитесь сначала прощать», — процитировала кого-то Луиза.
— Естудэ-ээй… — Музыка иссякла, будто заблудилась во тьме.
Осталось только тяжелое возбужденное дыхание со всех сторон. Ник и Луиза отпрянули друг от друга и, смутившись, потупили взгляды. Луиза прикрылась руками.
— Переход! — прозвучало перед тем, как музыка вновь зазвучала.
С началом новой песни Луизу все же отобрал Бизончик. На этот раз его не остановили. Юрец дорвался до лакомых яств Оленьки. Толик позвал Фаню. Мирон еще раньше ушел под дерево исследовать остатки помидоров, и тогда Аскер пригласил Риту — с Анфисой он уже танцевал.
В паре с Анфисой оказался Ник. Он еще не отошел от танца с Луизой, и с удовольствием пропустил бы. Лучше бы Мирон не отходил.
— Ну что, несчастный страдалец, не пора ли встряхнуть твое болото, которое ты называешь настроением?
Девичьи руки бешено обвили шею, прохладное тело вжалось и растеклось по Нику, словно погружая в себя. Оба были высокими, и с Ником Анфиса чувствовала себя комфортней, чем с любым другим, кроме Толика.
Да, кроме Толика. С Толиком любая сразу ощущала себя счастливой. А с Ником…
А что с Ником не так? И — второй вопрос: почему никто не видит, что с Толиком вообще все не так, как кажется? Это колдовство? Гипноз?
— Ты понял, почему в предыдущем туре Толик не пустил Бизончика и назначил тебя? — спросила на ухо Анфиса. Ник угрюмо молчал, и она продолжила: — Нельзя было оставлять Луизе выбор. Она и раньше из вас троих никого не выбрала, а сейчас могла взбрыкнуть и чего-нибудь учудить. Толик в таких делах собаку съел, потому и вождь.
— А почему меня первым?
Одного с Ником роста, Анфиса умудрилась посмотреть на него свысока:
— Аскер из вас самый боевой, он мог пойти на принцип и заставить Луизу отстоять ее право быть не такой, как все. Мирон — размазня, мог не рискнуть даже прижаться в танце, или его потом пришлось бы откачивать. Кстати, команда на раздевание раздалась именно при тебе, чтобы ты, наш общепризнанный ханжа, возмутился, а она поступила наперекор. Чего у Толика не отнять — его умения вывернуть любую ситуацию к своей пользе. Мирон мог промолчать из трусости и, тем более, не сумел бы на глазах у всех стянуть трусы с объекта поклонения, а Аскер, который ей в попу дышит…
