Видимо, Луиза как-то пожелала подробностей, после короткой паузы Толик снова заговорил:
— Правило первое. Не возражать. Никогда. Если что-то кажется неправильным или неприемлемым — оно только кажется. Я не позволю случиться вещам, о которых один из нас может пожалеть. Каждое мое слово обдумано, каждый поступок имеет смысл, даже если ты смысла не видишь или он кажется тебе неправильным. Любым возражением или недоверием ты меня унижаешь, а возражая в присутствии других — унижаешь намеренно. Как бы я к тебе ни относился, такое — хуже прилюдной пощечины, это плевок в душу. Смириться и простить я не смогу. Ты понимаешь меня? Согласна со сказанным?
— Это будет трудно. Я привыкла жить своим умом и сама отвечать за поступки.
— Потому что рядом не было настоящего мужчины. Если между людьми нет доверия, между ними нет ничего. Итак?
— Да.
— Хорошо. Второе правило — выкинуть из головы мещанские комплексы. На дворе двадцать первый век, и любой, кто живет мерками вчерашнего дня, остается в прошлом. Мы, люди будущего, должны вести себя соответственно. Пойми, правила племени появились не просто так. Мы обжигались и совершали ошибки. Теперь все в прошлом. Мы с друзьями создали свой логичный и приятный каждому маленький мир внутри большого. У нас все общее. Скажи: если у тебя появилось красивое платье, а подруга попросит дать на вечерок — откажешь? Согласен, плохое сравнение. Тогда так: ты в походе, у тебя полная фляга воды, а друг умирает от жажды.
— У него есть своя фляга! — не выдержала Луиза.
— Пусть не вода, а дорогое вино — изысканное, благоухающее, от которого переворачивает жизнь. Не дашь даже попробовать? И если купишь шикарную машину, которой нет больше ни у кого — не дашь прокатиться?
— Пусть покупает свою! К тому же, у него уже есть своя!
— Такую, — голос Толика наполнился гипнотизирующими обольстительными нотками, — больше никто не купит, она единственная в своем роде. Неповторимая. Я собираюсь на ней ездить долго-долго, и оттого, что друг оценит красоту и мощь моей машины, я буду только счастлив — это же моя машина, а не его. Он только проедется разок, а я — владелец. От того, как потом он будет смотреть на меня и глотать слюнки от зависти, я получу удовольствие, сравнимое… только с обладанием таким сокровищем.
Рука Фани скользнула по животу Ника глубоко за пояс.
— Подыграй, иначе нам крышка, — втек в его ухо горячий шепот.
Фаня увлекла Ника за собой вниз, опустилась спиной в траву и опрокинула его на себя.
Бизончик, видимо, вел Оленьку к пещере, но что-то заметил, и теперь две узнаваемых фигуры подглядывали из тьмы. Ник перевел взор на распростершуюся под ним Фаню. Ее круглое лицо напоминало матовую луну, просительно выглядывавшую из отражения в луже, оно умоляло разбить притворявшееся правдой изображение на осколки, требовало превратить себя в брызги, жаждало рассеяться во взнузданном мире, погоняемом мужскими желаниями, где их отзывчиво привечали женские. Ник представить не мог, что разумное создание, совсем недавно строившее некие планы и разговаривавшее с ним нормальным тоном, может выглядеть т а к. В один миг настолько перевоплотиться из трезвомыслящей девушки в живой синоним вожделения, как он думал, невозможно, но…
— Ник… — страстно простонала Фаня.
Ее глаза закатились и закрылись, безобразничавшая рука вынырнула и вместе с обвившей второй перевела ошарашенного «отжимавшегося спортсмена» в положение «вниз», но не к губам, а ниже, грудью к гладкому прохладному животу, а лицом в плен объемной вязкой упругости, что опутала щеки и погрузила в себя вместе с остатком испарившихся мыслей.
Неподалеку Толик убалтывал сопротивлявшуюся Луизу на невозможное, а с Ником невозможное уже случилось. Он ловил лицом тугие волны, задыхаясь в них от странного счастья. Словно тонул. Но хотел тонуть. Щеки, погруженные в мякоть, бездумно ворочались, голова раскачивалась в гипнозе блаженства…
Фаня вдруг «заметила» подсматривающих и оттолкнула Ника:
— Ой, мы тут не одни.
Оба вскочили. Ник не сразу понял, чего в нем осталось больше — облегчения, что неподотчетное разуму и отвергаемое им все же закончилось, или очень нового для него чувства потери чего-то ненужного, но до дрожи в коленях желанного.
— Пардон, — ухмыльнулся Бизончик. — Зайца не видели?
Не снизойдя до ответа, Фаня гордо потащила Ника за руку в другую сторону.
Вновь тьма, вновь шаги в никуда и мутные размытые силуэты деревьев, казавшиеся краем земли, за которым — абсолютное ничто, вакуум, бездонный космос, куда можно падать бесконечно. Перед глазами мелькали девичьи ноги и не ноги, рука держала руку, а щеки жгло сиротливой прохладой обиды на то, что все нежданно хорошее всегда столь же нежданно кончается. Нахлынуло опустошение, сравнимое разве что с вечером после сдачи экзамена, к которому готовился много дней. Сегодняшний экзамен прекратился, едва начавшись. Наверное, это лучшее из всего, что могло случиться плохого. Так считал разум. Инстинкты были не согласны. Сквозь сомкнутые верхушки деревьев просачивался молочный свет, делавший спутницу похожей на ожившего мертвеца… но какого же притягательного, черти ее подерите. На расстоянии вытянутой руки выпуклые голубоватые округлости при каждом шаге пережевывали пространство и прилипший к ним взгляд в труху, словно жернова, делавшие из чужих желаний муку, которой и кормились. Мысли сбивались в стайки и улетали в теплые края, где самба, мамба и прочая каррамба. «Жить нужно в кайф» — всплыл в пустом уме девиз чужой жизни. Нужно? Скажем так: можно. А то, что нужно, каждый определяет для себя сам.
Ник заговорил, когда отошли достаточно далеко.
— Я не понял: какого зайца?
— Присказка из телевизора, у Бизончика других шуток не бывает, — отмахнулась Фаня. Она вновь стала серьезной, а недавней искушающей горячки след простыл. — Теперь запоминай. Сейчас найдем нашу парочку, ты хватай Луизку и веди подальше, чтобы Толик это увидел и поверил, что вы далеко. — Сомнения Ника в выполнимости плана были столь очевидны, что Фаня прошипела: — Засунь свои комплексы в свой долбанный ананус и хоть в лепешку разбейся, а сделай. Если то, что тут творится, затянется, одними обидами не кончится, а нам только трагедий не хватало. Я знаю его и знаю ее, поэтому знаю, что говорю. Пару минут вешай Луизке любую лапшу, а затем приводи на место, где мы их слушали. Помнишь где это? Заблудиться невозможно, просто пройти вдоль скалы до острого угла. И ни за что не выдавай, что это моя затея, тогда она подумает, что разыгрывают, или просто не поверит.
— Что мы там должны делать? Имею в виду — у скалы.
— То же, что делали мы с тобой. — Фаня не удержалась и чуть презрительно хмыкнула. — Слушать, а потом смотреть! Повторяю — я знаю его и знаю ее. Твое дело привести Луизку куда сказано, и каждый из нас останется с тем, что ему дорого.
Фаня вновь стала продираться к месту, которое недавно покинули.
Ник ничего не понимал. Ясно одно: Фаня знает, что делать, и все берет на себя.
