Если бы сейчас спросили, готов ли Ник взойти на крест, чтобы друзей отпустили, он бы не раздумывал. А если в обмен отпустят только одного? И не Луизу, а, скажем, Мирона или Аскера?
Непременно. Не было ничего лучше, чем пожертвовать собой ради спасения другого. Варианты даже не рассматривались, все было очевидно.
Как же все просто. Ник окончательно понял, что значит быть настоящим мужчиной. Мужчина не допустит, чтобы при нем творилась несправедливость. Иначе он не мужчина.
Жаль, что прозрение пришло, когда он ничего не может сделать. Возникает вопрос: останется ли Ник в прежнем мнении, когда путы снимут? Рискнет ли всем, включая жизнь, чтобы спасти друга?
Неизвестно. Время покажет. Но Ник очень-очень постарается не забыть это чувство истинной мужественности, посетившее его впервые в жизни. И так некстати. Ну, ничего, подождем, его время придет.
Всех четверых пинками сдвинули вперед и остановили перед большим камнем, внешне напоминавшим трон. Рядом исходил искрами и дымил от влажных дров костер, Толик в вальяжной позе расположился на камне-троне, с боков Фаня и Оленька принялись обмахивать вождя ветками, изображавшими опахала. Анфиса встала за его спиной и прислонилась грудью, Рита села на пол в ногах и обняла собой одну волосатую коленку. Девушки своим видом как бы сообщали, что Толик не просто избранный лидер группы, а настоящий король-солнце, который одаривает верных и карает отступников. Их он одарил, настало время карать.
Ника, Луизу, Мирона и Аскера силой опустили на колени и нагнули лицом вниз. Аскер дернулся, но в связанном виде не подерешься, и его поставили в такую же позу вопреки воле. Вперед теперь приходилось глядеть исподлобья, как провинившиеся дети на отца.
Бизончик и Юрец перекрыли выход. Толик заговорил — медленно, специально растягивая слова:
— Ночью мы погнались за вами, но ошиблись направлением — вы поступили хитро, не пойдя назад к Нижнему. Можете считать себя счастливчиками, потому что кары, которые предлагались для вас под утро, выходили за пределы здравого смысла. Сегодня мы будем милосердны и справедливы. Вы искупите вину и вновь вольетесь в нашу дружную семью. Племя обид не держит.
— В «ящике» что-то случилось… — перебил Ник, а его, в свою очередь, перебила Луиза:
— Я говорила, они не понимают.
— Когда говорит вождь, другие должны молчать. — Толик дал отмашку одному из тех, кто был сзади Ника.
Спину обожгло болью. Второй хлесткий удар пришелся по спине Луизы. Насколько возможно, Ник вывернул голову и скосил глаза назад: Юрец с ухмылкой поигрывал брючным ремнем.
— Спасибо, — кивнул ему Толик. — Надеюсь, каждый сделает из прецедента правильные выводы. Я остановился на том, что из-за вас нам пришлось проделать пешком долгий путь к Нижнему озеру. К тому времени рассвело, и мы увидели, что на другом берегу скопилась техника, а военные с непонятной целью развили бурную деятельность. Я поплыл узнать, в чем дело. Выстрелами поверх головы мне дали понять, что этого делать не нужно. Я подумал: если это не учения, то в «ящике» что-то пошло не так, и тогда нам всем полная кастрюля, накрытая медным тазом. То, что происходило на берегу, на учения не походило — на учениях по гражданским не стреляют. Итог прост и беспощаден: мы оказались в зараженной зоне, в зоне отчуждения. Для тех, кто снаружи, нас больше не существует, нас списали. И когда эта мысль дошла до каждого, — он обвел взором свою команду и величественно взмахнул жезлом, — мы решили, что последние дни или даже часы своей жизни нужно прожить с удовольствием. Согласитесь, какая разница, что о вас позже подумают другие, если сначала пристрелят?
— А если не пристрелят? — возразил Ник. — Тогда будет чувство, что лучше бы пристрелили.
Толик кивнул Юрцу, и спину Ника взрезал новый удар.
— Никто не знает, что будет потом, — продолжил Толик. — Мы живем сейчас. Живем один раз. И в данную минуту, если быть честным, уже не живем, а доживаем. Итак. — Поднятием жезла он призвал всех к особому вниманию. — Какие меры, кроме ограничения в пище, применим к нарушителям за самовольный уход без разрешения вождя?
— Ребята ни при чем, это я их увела, — объявила Луиза.
Вскинутой рукой Толик остановил замахнувшегося Юрца:
— Подожди! Вопрос требует отдельного разбирательства и показательного наказания. Мало того, что злостно проигнорировано правило молчать, когда говорит вождь. Нам еще и врут в глаза. Анфиса, расскажи, что слышала.
Размалеванная под туземку рыжеволосая красотка отлипла от него и расправила плечи.
— Разговоры про уход у них начались давно, еще когда в машину кто-то забрался. — Красивая грудь Анфисы с некоторой злостью глядела вперед, будто мстила за отказ «собирать дрова». Анфиса, видимо, не прощала отказов. Она закатила глаза, напрягая память: — Ник с Мироном говорили, что им все надоело, и останавливало их только то, что среди ночи домой не добраться. Потом, намного позже, они обсуждали это с Луизой — в лесу, когда собирали дрова. — Вот, все же вылезли эти дрова. Анфиса оказалась обидчивой, злопамятной и с очень хорошим слухом. — Сначала она уходить не собиралась, говорила, что им лучше было сразу остаться дома, и переживала, что они переломают себе ноги, когда будут плутать по лесу в темноте. А этот, — палец Анфисы взвился на Ника, — сказал, что здесь плохая атмосфера, и лучше они пойдут на озеро.
— Из-за этого мы и взяли ложный след, — сказал Толик, когда Анфиса умолкла и вернулась в прежнее положение спинки его каменного трона. — Луиза, ты хотела выгородить других, а попалась сама, твоя ложь очевидна и требует наказания — такого, чтобы соответствовало тяжести содеянного. Для начала, пока мы придумываем основное наказание, за неоднократные разговоры без разрешения нарушительница приговаривается к отцовскому воспитанию каждым членом племени. Подведите нарушительницу к жертвенному камню.
Юрец с Бизончиком подхватили Луизу под руки и практически поднесли к стоявшей рядом округлой глыбе, которая немного походила на трон вождя, но превосходила по размерам. Этакий кривой футбольный мяч для мамонтов. Или окаменевшее яйцо динозавров, слегка покрошившееся с одного боку. Луизу положили животом на верхушку «яйца», связанные за спиной руки освободили и тут же вновь стянули внизу глыбы, и теперь жертва приближавшегося «воспитания» как бы обнимала камень. Чтобы у нее не получилось подняться, веревки рук и ног связали между собой.
Вид, которого добивался Толик, шокировал. Ник то тянул лицо вверх, то опускал. Он не мог смотреть и не мог не смотреть. Происходившее выходило за все рамки. А ведь это только начало, если вспомнить слова Толика.
Надо что-то делать. Что? Если бы знать.
Царственным жестом Толик отправил помощников на место.
— Отцовское воспитание — это больно, но эффективно. Оно не забывается. Каждый из нас хочет добра нашей соратнице, которая ступила на ложный путь отрицания общих ценностей. Отбившуюся от стада и его законов заблудшую овцу требуется вразумить и вернуть в племя здоровым адекватным человеком. Кто начнет?
