— Скажи, что мы пришли, — попросила Луиза Мирона.
— Внутри прекрасно видно, что мы пришли, — Аскер кивнул на камеры, уставившиеся на них, как бабульки у подъезда на молодую соседку.
Справа от двери на стене висел блок видеозвонка. Аскер нажал кнопку вызова. Ответ раздался сразу:
— Положите оружие на землю.
Ник, Аскер и Ибрашка нехотя опустили автоматы под ноги. Конечно, они предполагали, что с оружием их не пустят, но без него стало неуютно.
Замок щелкнул. Аскер распахнул тяжелую створку двери.
— Стоять. — Из темного коридора глядел ствол пистолета. — Отойди к остальным. Никому не двигаться. Мирон, войди и закрой за собой дверь.
— Один? — Мирон остался на месте.
— Естественно.
— Это мои друзья. Мы голодные.
— Друзья? — со снисходительной насмешкой донеслось из коридора. — И те тоже?
Ствол пистолета качнулся чуть вправо, на Аскера и Ибрашку.
Мирон на миг поджал губы.
— Я не делю людей на тех и этих.
— Как знаешь. Вообще-то, и я не делю, но только тех, кто разделяет мою точку зрения или хотя бы может понять, что другие точки зрения, вроде моей, существуют. Встать на чужую позицию и принять, что другие могут думать не так, как ты, для многих непосильное дело.
— Вот именно, — ухватился за мысль Мирон. — Почему в том же самом ты отказываешь другим, почему не хочешь понять их? У каждого из них есть своя точка зрения, и обоснована она не хуже твоей.
— Кажется, ты боишься своих «друзей». А-а, понял, ты перед девчонкой рисуешься. Запомни: свои убеждения нужно отстаивать всегда, что бы ни случилось. Только так можно вернуть утраченную славу своего народа.
Ник почувствовал плечо прижавшейся к нему Луизы.
— Дядя Кастусь, ты захватил институт? — прямо спросил Мирон. — Зачем?
После короткой паузы раздалось:
— Войди и поговорим.
— Поговорим здесь.
— Здесь не место для разговоров.
— Место, — с несвойственным ему упрямством заявил Мирон. — Открытие, которое совершили в этом институте, изменит мир. Ты хочешь изменить мир сам, в одиночку? Хочешь владеть Вселенной, стать богом-императором? А ты уверен, что справишься?
— Вспомни, кто ты на самом деле, Мирон. Сейчас ты живешь в другой стране, но у твоего народа собственная великая история.
Нехорошее предчувствие укололо Ника. Дядя Мирона давил на больную мозоль. Именно о великой истории литвинов-беларусов постоянно твердил Мирон в любых спорах, всегда тянул одеяло истории на себя, и переубедить его было невозможно. Мирон принимал многовариантность истории, но истинной, назло остальным фактам, считал только свою версию.
И вдруг…
— Да, у моей малой родины великое прошлое, но сейчас я часть большого народа, который победил фашизм и покорил космос, — заговорил Мирон. — Этот народ непобедим только пока все нации, которые его составляют, хотят одного — чтобы никто не отнял их родную землю. Я не отказываюсь от корней, но я хочу в великое будущее, пусть даже как составная часть чего-то большего, а не в великое прошлое. Великое прошлое было у многих наций. Но. Нынешние итальянцы — далеко не римляне времен Империи. Греки — не эллины. Турки — не Блистательная Порта при султане Сулеймане. У литвинов было великое прошлое, но оно кануло в Лету. Все вокруг с пеной у рта доказывают, чья нация круче, играют словами, чтобы возвысить своих, а это — к слову о чужих точках зрения — унижает других. Странно, но именно сейчас я понял одну истину. Глупо гордиться великими предками. Если сегодня дела твоего народа плохи — значит, потомки профукали достижения великих предков и недостойны их. Но это не значит, что ничего не надо делать. Надо, и еще как. Жизнь надо прожить так, чтобы наши потомки гордились великими предками в нашем лице.
— Тебе хорошо промыли мозги. Выходит, теперь ты с ними — вечными рабами и косорукими алкашами?
— Говоря «они», ты плюешь в зеркало. Народы веками жили своим умом, и чтобы понять, у кого получалось хорошо, а у кого плохо, достаточно посмотреть на глобус. Криворукие пьяницы? Еще раз посмотри на глобус. А теперь посмотри на тех, кто «освободился от кровавых тиранов» и от всего, что связывало с «ними». Прости, но эти «борцы за свободу и независимость» кладут жизни за свободу от кого? Я так понимаю, что за свободу воровать, врать и стравливать, чтобы воровать дальше. Все, что было построено нашими предками, ими разграблено и присвоено. А ведь рядом был наглядный пример. Россия — имею в виду не русских, как нацию, а Большую Россию — прошла этот путь в девяностые. Как можно что-то созидать и строить, расковыривая себе болячки и во всем обвиняя соседей? Представь: что будет, если свои болячки начнет расковыривать Россия? Не русские, а россияне в целом, все вместе? Аляска и запад Америки вплоть до Калифорнии принадлежали России, и срок аренды за Аляску — да-да, она не продана, а сдана в аренду на девяносто девять лет — истек совсем недавно. Но Россия молчит. До того, как стать американским протекторатом, Гавайи целый год жили под российским флагом. Россия на них претендует? Напомню про закон того времени: когда открывалась новая земля, она доставалась государству, чьи представители ее открыли. Огромная Гренландия, например, принадлежит маленькой Дании, Австралия до обретения независимости — очень странной, надо сказать, поскольку до сих пор сохранена власть английской королевы с военной присягой именно ей, а не родной стране — принадлежала Великобритании. Почему же открытая Россией Антарктида не принадлежит первооткрывательнице? А теперь скажи: если объединение народов, победившее Наполеона и Гитлера, расковыряет эти несправедливости великого прошлого, что сможет противопоставить мир?
— Говоришь прямо как дед-пенсионер, но спасибо за удачный пример. России необходимо что-то противопоставить, поэтому я сделал то, что сделал. Давай поговорим без свидетелей. Как бы ты меня ни убеждал, впустить могу только тебя. Потом, если хочешь, можешь вынести друзьям еду, но в здание они не войдут.
— Зачем же без свидетелей? Давай говорить тут, чтобы все слышали, — не сдавался Мирон.
— Хорошо, пусть все услышат, в некотором роде это даже лучше. Открытие такого масштаба, как сделанное здесь в институте, изменит баланс сил в пользу одной страны. Получив преимущество, она распорядится им во вред другим странам. Этого допустить нельзя. Когда Хайрем Максим изобрел свой пулемет, он ужаснулся: войны из поединков профессионалов превращались в нещадное истребление, человечеству грозила гибель. Изобретатель понял, что обладание таким оружием сделает кого-то непобедимым, а это попахивало вседозволенностью. Максим добился, чтобы его оружие производили сразу во многих странах. Далее. Нобель тоже сделал так, чтобы его динамит попал ко всем, кто захочет, это сохранило мировой паритет.
Ник мог добавить, что Максим и Нобель неплохо обогатились, когда продавали патенты направо и налево, но встревать с такого рода поправками было не время.
