Новый Тауш полуобернулся к мэтрэгунцам, чтобы они увидели его лицо в профиль.
– Скажи еще раз, как их зовут?
Мишу приблизился и спросил так же тихо:
– Кого?
– Братьев-Висельников. Как их зовут?
– Ходячих?
– Да.
– Агосте и Гагосте.
– Агосте и Гагосте, – повторил Новый Тауш.
– Да.
– Агосте-сте-сте-сте-сте! – прокричал святой, и эхо разнесло его голос над руинами и дальше. – Гагосте-сте-сте-сте-сте!
Все услышали эхо и ощутили страх: оно было как медведь ночью, как сама ночь, обратившаяся в хищника.
– Агосте! – Этот крик был короче. – Гагосте! – И резче.
Эхо ответило.
– …сте …сте …сте …сте. – Звук менялся всякий раз, сталкиваясь с какими-нибудь руинами и натыкаясь на труп.
– Агосте! Покажись!
– …сте …сте …жись …жись…
Так продолжалось несколько минут, пока Новый Тауш не ощутил перемену и воздух не стал другим, а эхо из эфемерной, бесформенной сущности не превратилось в нечто осязаемое, как будто парящее – или нет, скачущее – над их головами, с крыши на крышу. Подняв глаза, все увидели силуэты двух Братьев-Висельников, которые прыгали от одного дымохода к другому, насмешливо подражая Новому Таушу.
– …сте …сте, – кричал Агосте (или Гагосте).
– …жись …жись, – кричал Гагосте (или Агосте).
Хиран Сак вырвал Данко из сердца этого спектакля в тот самый момент, когда Братья достигли церковной башенки, где начали перебрасывать друг другу голову мэра, хихикая и крича в рифму:
– Мы Агосте…
– …и Гагосте!
И затем, в унисон:
– И мы полныыыы любвииии!
Их было трудно различить, потому что они вертелись, давали друг другу пять, плясали и прыгали, постоянно меняясь местами. Один сорвал с кола отрезанную голову и бросил другому, а тот со всей силы пнул ее в затылок и отправил в полет далеко по-над крышами покинутых домов – может, даже за стену, поди разбери? Кто бы мог проследить за кривой траекторией отрезанной головы мэра, когда все глаза устремились на два идентичных силуэта, с хохотом спускающихся по водосточной трубе, оставляя кровавые следы от груди, живота и бедер. Продолжая хихикать, они сильно ударились оземь и вскочили, уставились на Нового Тауша, оскалили зубы.
– Агосте, глянь: гости у нас!
– Вижу, мэй, Гагосте: будем пить квас!
И вытащили, непонятно откуда и как – из-под рубашек, из пустоты? – два кувшинчика, на которые и нахмурились с недовольным видом. Повернулись спиной к Таушу, и в ночной тиши все отчетливо услышали, как ударили две струи, наполняя кувшинчики мочой. Бросив взгляд через плечо, Братья выпили до дна.
– Хорошо-то как, мэ, Агосте!
– Просто здорово, мэ, Гагосте!
Данко и Хиран Сак тайком вошли в дверь полуразвалившегося дома, который стоял в переулке, привалившись к другим таким же рассыпающимся зданиям. Вошли в комнату, полную пыли и паутины, и отдернули шторы, чтобы лучше видеть спектакль, устроенный двумя Братьями.
– Данко, слушай меня. Этого мальчишку сопровождают невидимки. Я про них читал в Архивах Порты, в томе про учеников из Альбарены и тех, кто не воплотился как надо. Я так понял, есть в не’Мире место, где владыка – какой-то там Темный – заботится об учениках, не сумевших обрести форму, и они-то сейчас, я думаю, служат мальчишке. А значит, он может быть только Таушем. Ну-ка, взгляни на него!
Данко прищурился и попытался разглядеть черты святого во тьме рынка. Покачал головой, мол, нет.
– Не похож на Тауша?
Данко, охваченный разнообразными чувствами, не’Мирскими и над’Мирскими, а может, и такими, которые не принадлежали ни одному миру, попытался вспомнить лицо своего товарища по ученичеству и попутчика, но парень на площади не очень-то походил на старого Тауша.
– Да, бывает так, что Рассказанные не похожи на Рассказчиков. На самом деле они чаще не похожи. Мы будем прятаться тут, Данко, пока не появится помощь, а тогда уж выйдем и претворим в жизнь то, ради чего сюда пришли. Ну ладно… – с этими словами он вытянулся на покинутой кем-то кровати в компании блох и клопов и заснул.
Данко остался у окна, словно пришитый, и вот что он увидел: Братьев-Висельников застали врасплох и швырнули к ногам Нового Тауша. Те, кто сопровождал святого, испугались и отскочили назад. Художник из «Бабиной бородавки» что-то сказал, жестикулируя, но Данко у своего окна не расслышал ни слова. Новый Тауш вскинул руки к небу, и два тела перед ним оторвались от земли, их ступни зависли в двух-трех пядях над нею, лица побагровели от того, что им стиснули глотки. Руки святого резко опустились, и Братья рухнули к его ногам, но…
– Эй… – выдохнул Данко, вторя спутникам святого, которые едва не бросились врассыпную, увидев Агосте и Гагосте витающими в воздухе перед Новым Таушем.
Данко пошарил во тьме и нашел ногу Хирана Сака.
– В чем дело? – спросил тот, но Данко лишь тыкал пальцем в сторону окна. – Незримые, – прошептал Хиран Сак. – Надо предупредить наших, когда они придут.
Снаружи площадь наполнилась криками.
– Святой! Святой! Как… что…
Когда Мишу сказал, что братья не умрут, если убить одного или двоих, но надо отыскать всех, расчленить и сжечь, Новый Тауш ответил коротко:
– Разберемся с ними по очереди.
И вот головы отделились от тел, из разодранных шей хлынула густая зеленая жидкость. Незримые обезглавили Братьев одним махом: пятеро рванули тела в одну сторону, пятеро – в другую, и вторая пятерка помогала первой, и так далее, пока кожа близнецов не вытянулась и не лопнула. Таков был конец Братьев-Висельников из города Мандрагора – тех, что приходят в гости к людям, которые так хорошо спрятали свои секреты, что сами про них позабыли.
Мишу и остальные мэтрэгунцы упали на колени, пораженные и испуганные новым чудом святого – оказывается, он мог любого обезглавить простым взмахом обеих рук. Начиналось нечто новое и неопределенное, однако они чувствовали в этом некую категоричность финала и оттого каменели; их слова и мысли от ужаса превращались в нечто жесткое и колючее.
– Как насчет остальных? – осмелился спросить Мишу. – Они прячутся, святой, и перемещаются туда-сюда. Их можно только застать врасплох.
– Боишься? – спросил Новый Тауш, у которого прибавилось храбрости от того, что он знал: незримые на его стороне.
– Боюсь, святой, – ведь никому не по силам оказаться в девяти местах сразу.
– Святой… – повторил один.
– Как его зовут? – спросил другой.
– Не бойся, – сказал Новый Тауш, а потом поднял руки и не опускал их почти час.
Сперва к ним подлетел один Брат, с которого сыпалась земля, а потом – еще один, промокший до костей; еще через несколько минут – третий, весь в навозе и соломе, и четвертый, белый от известки. Так продолжалось, пока всех Братьев-Висельников не вытащили из укрытий, не бросили в промокшую от зеленой крови грязь у ног святого Тауша.
