Он запаниковал и хотел уже спросить Маленького Тауша, не видел ли тот кого-то на чердаке, но что надеялся услышать? Собственное имя, произнесенное с надрывом и растягиванием гласных, ему бы ничем не помогло. Надо ли перепрятать малыша? Святой задавался этим вопросом, пока ходил из угла в угол, ломая руки. Глаз – значит, за ним следят. Значит, нет смысла подыскивать другое место? Все равно найдут. Но кто? Тук-тук-тук. Кап-кап-кап. Он чувствовал, что времени осталось мало, но не знал сколько; и потому решил оставить Маленького Тауша спящим на чердаке, а сам побежал на площадь в центре Мандрагоры и, набрав в легкие как можно больше воздуха, а в сердце – как можно больше отваги, прокричал:
– Дорогие мэтрэгунцы, все сюда и слушайте меня. Кричите и зовите, чтобы со всего города народ пришел на площадь!
И по Мандрагоре разлетелись вести, из конца в конец, ударяясь о стены и порождая эхо, сталкиваясь друг с другом, сплетаясь и снова расплетаясь. Все длилось примерно час, но площадь заполнилась, и Новый Тауш, пытаясь скрыть страх и эмоции, заговорил.
– Наш город теперь свободен (ура!), ничто ему не угрожает. Братья-Висельники не просто изгнаны, но убиты (ура!) – однако как день превращается в ночь, а ночь переходит в день, так и мы должны изменить свой образ жизни. Каждый из вас знает, что ему следует делать, и каждому я говорю лишь одно: не бойся! Ты не одинок. Мы все сделаем вместе (ура!). И начнем с того, что город наш изменит одежды и имя. Узнайте же, что отныне он зовется…
Но не успел Новый Тауш произнести новое имя, как услышал жуткий звук, с которым тело разрывает на части, и увидел, как одного из мэтрэгунцев подбросило в воздух на подушке из облаков, которые мощной струей вырвались из-под земли. Мэтрэгунцы закричали и бросились бежать, но земля разверзалась у них под ногами, и тучи проникали в город, серые и густые, как будто небо и земля поменялись местами, первое проткнуло второе; людей швыряло вверх, и всего за несколько секунд площадь от края до края затянуло пеленой из плотных туч высотой в метр, которая продолжала расти.
– На крышу! Сейчас же! – крикнул Мишу.
Сладковатый запах окутал город, дома до середины погрузились в бело-серые тучи, и местами, в переулках потемнее, похожие на маленькие молнии искры высвечивали дорожки и лестницы.
– Вверх! Вверх! Сейчас же!
Те, кого затянуло в тучи, как будто вырвавшиеся сквозь дыры в земле, с трудом из них выбирались, ослепнув на несколько мгновений и в смятении шаря руками вокруг; кто-то плакал, кто-то кричал, люди сталкивались друг с другом; но были и те, кто не выбрался – они исчезли среди туч, и след простыл. Жены звали мужей, мужчины метались в поисках детей. Мишу с крыши высмотрел Нового Тауша – тот был далеко, прыгал с дома на дом, пробирался через дымоходы и развешенное для просушки белье.
– Скольких мы потеряли? – спросил Мишу. – Кричите друг другу! Ищите друг друга!
Внизу, на улицах, тучи больше не клубились, но улеглись, словно накрыв все одеялом свинцового цвета, двухметровой толщины, и лишь стены и крыши еще напоминали о том, что это город – они были будто острова с отрезанными друг от друга мэтрэгунцами. Вдалеке Новый Тауш затерялся посреди красной черепицы.
– Вы меня слышите? – крикнул художник со своей крыши, и со всех сторон раздались голоса.
– Да!
– Да!
– Что это такое?
– Слышим!
Вместе с криками над крышами разносилась и паника, искажая голоса мэтрэгунцев, делая одни ниже, другие – выше.
И тут раздался невесть откуда (из туч? от людей?) взявшийся гул.
* * *
Новый Тауш спешил в свою лесную хижину, мысли его метались острыми осколками и ранили разум: он думал про мэтрэгунцев на крышах, в обнимку с дымоходами, глядящих со страхом вниз, в самую сердцевину туч; про Маленького Тауша, забытого на чердаке, снова охваченного кошмарами или, возможно, оказавшегося пленником туч, которые пытались проникнуть в дома, в комнаты и коридоры; про Другого Тауша – фрагменты еще не сформированного человека, ждущие его под одеялом из листвы в лесу; про самого себя, испуганного и беспомощного. Он предполагал, что грядут некие события, но даже представить себе не мог, что земля разверзнется и в их мир ворвутся тучи. Откуда они взялись? Что это был за запах? А что за гул? Что вообще происходит? Вопросы ранили Нового Тауша. И как помешать происходящему? Его разум кровоточил.
Он мчался быстрее клубящихся туч, отыскивая в городе участки ближе к окраине, которые те еще не поглотили. Там он спустился и побежал к ближайшим воротам. Они оказались открыты, стерег их лишь парень лет шестнадцати, бледный и вспотевший, который тотчас же кинулся к святому и вцепился в его рубаху.
– Святой? Что происходит? Что это за шум? Что за тучи? Что…
Новый Тауш ощутил в горле болезненное стеснение, словно там застрял комок мокроты. Он не знал, что сказать; он был беспомощным святым. Положив правую ладонь парню на плечо, он проговорил лишь одно:
– Ступай! Разыщи свою семью.
Потом святой выбрался из города и побежал в лес. Лишь один раз повернулся, чтобы окинуть Мандрагору взглядом. Из центра города к небесам летели вопли, а вокруг, словно ореол, расходился гул иного мира. Что-то привлекло его внимание на краю поля зрения – какое-то темное пятно на развалинах крепости возле города. Он бросился туда и остановился в нескольких шагах от чего-то, похожего на ворота в каменной кладке. Они источали смрад и рассыпались у него на глазах, однако частицы каменной пыли не падали на землю, а утекали вверх, будто естественный порядок вещей, включая гравитацию, циклы времени и иллюзии, с которыми нетрудно смириться, вдруг вывернулся наизнанку. Словно во время плавного оползня, обширные пейзажи в Новом Тауше осы´пались, и святой ощутил себя на границе миров, на периферии всего, на краю пропасти, предназначенной лично ему. Он повернулся и побежал к хижине, собирая ошметки силы воли и мужества; у него остался единственный шанс все сделать как надо, вдохнуть верные слова, лишенные страха, в новое тело из пара. Единственный шанс, точно гордиев узел.
Ночь уже надвинулась на Мир, и Мандрагора плыла сквозь тучи, небесные и земные.
Можно подумать, конец приходит, когда его ждут
Мэтрэгунцы разломали крыши, со злостью побросали черепицу в тучи, сунули головы в дыры, ведущие на чердаки, и увидели, что туман подземного неба еще не проник туда. Они устроились там на ночь, потому что под открытым небом было слишком холодно; спали по очереди и караулили у дверей, как будто тучи могли подняться по лестницам с громким топотом. Можно подумать, конец приходит, когда его ждут.
На рассвете ничего не изменилось, только тучи на улице немного прояснились, словно их озарило подземное солнце. Мэтрэгунцы, застрявшие между двумя небесами, чувствовали, что парят на высоте тысяч метров. Несколько мужчин затемно отправились искать дорогу к городским стенам через паутину крыш, и у них получилось, но, как оказалось, весь город затянуло тучами, и стены располагались слишком далеко от домов – ведь их строили так, чтобы никто, забравшись по наружной стороне, не сумел перепрыгнуть на какую-нибудь крышу.
