– Эй, вы кто такие и что это за смрад?
– Едем в Мандрагору по делам. Нас попросили привезти удобрение для полей вокруг города, – сказала женщина.
– Кто попросил? Совет?
Она кивнула.
– А что ж оно так воняет, женщина? – не унимался мужик. – Что за навоз такой?
– Хороший навоз, редкий, от зверя дикого и греховного.
Мужик убрал рукав от носа и махнул рукой – дескать, проезжайте.
– Только глядите в оба, – прибавил он, – надобно заехать в постоялый двор, первый слева, потому что в город вы не попадете.
– С чего бы это вдруг?
– Там обосновались Братья-Висельники. Бесчинствуют. Помяните мое слово, несколько дней придется обождать.
Святая, которую отныне будем именовать Женщиной-Тенью, кивнула ему и направила повозку к постоялому двору. Мужик крикнул ей вслед:
– Не думаю, что хозяин позволит вам приблизиться с таким вонючим грузом, но тут уж сами разбирайтесь.
А потом он увидел красавицу Палму, которая, понукая лошадей, поехала следом за Женщиной-Тенью, и проговорил сквозь зубы, потирая ширинку:
– М-м-м, вот бы я с тобой позабавился, если бы ты так не смердела, девка…
Вышло так
[16], что в старом Гайстерштате, глубоко в недрах не’Мира, у сапожника родился сын, наделенный великим даром. Он был единственным ребенком, и отец его обожал, а вот мать ненавидела, потому что родила от мужчины, которого больше не любила. Сапожник был старым и скупым, но с сыном обращался хорошо и не забыл на смертном одре завещать ему все, что имел. Женщина, обиженная и злая, начала распространять по всему городу ядовитые слухи еще с того дня, как старик слег: дескать, маленький Бартоломеус сошел с ума и каждый день добавлял отраву по капле в отцовскую еду. Сам парнишка, однако, и двух ломаных «клыков» не дал бы за эти россказни, и от постели больного не отходил, пока все не закончилось.
Старейшины, которых женщине удалось убедить, обыскали дом, но не нашли никаких следов отравы, так что ему разрешили похоронить старого отца. Но женщина не сдалась: с помощью любовника, которого до той поры скрывала, и второсортного стряпчего она подделала завещание, и так вышло, что славный мальчик Бартоломеус незадолго до того, как ему исполнилось двенадцать, оказался без гроша в кармане.
Увидев, что в родном доме он стал нежеланным гостем, Бартоломеус покинул стены, в которых появился на свет, прихватив с собой лишь краюшку хлеба и рисунок с изображением дорогого отцовского лика. На улице его заметила Палма – девочка, у которой при виде красивого лица Бартоломеуса вспыхнули сердце и душа, – и спросила, куда он направляется. Мальчик ответил, что дома его больше не желают принимать и он теперь будет ночевать под Стеклянным мостом на окраине Гайстерштата. Палма заявила, что пойдет с ним, и Бартоломеус пожал плечами. Оба отправились в путь, бросив свои семьи, и прятались целый год среди городских улиц, спали под мостом из стекла: он был прозрачным, если смотреть снизу вверх, и так можно было заглянуть не’Человеку прямо в душу, а если смотреть сверху вниз, то его поверхность выглядела зеркалом, и в ней не’Человек мог увидеть сам себя. Мало того, если смотреть внимательно и не сводить взгляд с одного определенного места, можно было увидеть Скырбу любого не’Человека – от такого одновременно испытываешь страх и набираешься мудрости. Итак, они провели целый год бездомными бродягами, все сильнее привязывались друг к другу и заглядывали не’Людям в Скырбы, а когда он закончился, оказалось, что они так сильно друг друга любят, будто стали единым существом, не’Человеком и не’Тенью: БартоломеусомПалмой.
В те времена жил-был в Гайстерштате маленький святой, который уже начал показывать горожанам свои силы, разговаривая с насекомыми и исцеляя животных, но в особенности – извлекая красный шнур из узла, спрятанного в животе. Звали святого Таушем. БартоломеусПалма следили за ним на протяжении года из-под Стеклянного моста и прочитали его Скырбу, узнав тем самым, что Тауш был не святым, а просто маленьким шарлатаном, у которого имелся врожденный изъян – дыра в животе, место, где кожа и плоть соединялись неплотно, и между ними образовалась пустота. В ней Тауш и прятал моток веревки, вымоченной в куриной крови.
К концу года Бартоломеус прослышал, что городские старейшины приказали всех беспризорников Гайстерштата отловить и отправить к Мошу-Таче, чтобы они посвятили себя изучению тайн не’Мира, и выросли из них достойные не’Люди. БартоломеусПалма постарались как следует спрятаться, но их все равно отыскали в дыре под Стеклянным мостом. Увидев, что они обнимаются, словно два безумца, грязные и изможденные, страдающие от голода и жажды, но непреклонные в своей любви, ученики Мошу-Таче и жандармы попытались их разделить, но они вцепились друг в друга так крепко, что казалось, будто на двоих у них одна кожа, и проще ее разорвать, чем разлучить влюбленных. Через несколько часов это все-таки получилось, и обоих швырнули так далеко друг от друга, что Палма ударилась головой об опору моста, на которой остался след, похожий на костлявую ладонь с растопыренными во все стороны пальцами. Эта отметина на стекле теперь называется «Ладонью Бартоломеуса»
[17]. Парнишка не успел броситься к ней, потому что его сразу же схватили и поволокли в Деревянную обитель Мошу-Таче.
Там его поначалу стерегли, чтобы не сбежал, давали овес и воду, да еще колотили, чтобы выбить из него любовь. Столько перенес он побоев и так измучился, что стал похожим на скелет, и вот так у него появилось прозвище: Бартоломеус Костяной Кулак. Проходили недели и месяцы, а Бартоломеус не видел неба, пока однажды его не выпустили во двор, где он и начал бродить, словно призрак того не’Человека, которым когда-то был. Потом настало время для уроков и тайн, а побои продолжились, каждый день перемалывая суть Бартоломеуса, но он не забыл о Палме и хранил ее в душе, плотно завернув в собственную Скырбу.
Вдалеке от того места, где он постигал науку, Палма пришла в себя после падения, поняла, что осталась одна, что страдает от голода, и вернулась домой, где ее встретили, плача от радости. Но Палма так никогда и не оправилась от своей печали. Каждый день она выходила на улицу и шла через весь город к дому, где когда-то родился ее Бартоломеус, и стояла у ворот, ждала, когда покажется его мать, женщина с кислой физиономией. Однажды, узнав, что это за гостья, та сказала Палме, что Бартоломеус не вернулся домой и никогда не вернется. Девушка ушла в слезах, но на следующий день вернулась, вновь полная вопросов и надежд. Женщина, грязная шлюха, знай себе врала и говорила, что Бартоломеус оказался таким безумным и никчемным, что его из Деревянной обители Мошу-Таче тоже выгнали, но Палма не прекращала надеяться и день за днем возвращалась, чтобы спросить, нет ли новостей от ее второй половинки. Однажды женщине эта игра надоела, и она с порога, сквозь зубы, бросила Палме несколько слов: дескать, помер твой Бартоломеус, и сожгли его тело. А потом показала на облако дыма, которое по какой-то причине поднялось вдали именно в этот момент.
