Мальчики с мельницы всю ночь ворочались в постелях, Арик даже вскрикнул во сне, а потом, дрожа как осиновый лист, рассказал остальным про свой сон: он слышал старческий смех, доносящийся от Порогов, и все вокруг замерло. Они до рассвета не сомкнули глаз, и уроки на следующий день стали тяжким грузом.
– Я вчера вам все это рассказал, – начал Нортт на следующий день, – не ради того, чтобы похвастать, какие великие дела я совершил на протяжении жизни (хотя и совершил!), а чтобы обучить вас первой тайне зодчих над’Мира: плана или эскиза всегда недостаточно! Мы не рисуем, мы строим. Мы не можем просто накалякать что-то на листе бумаги и повернуться к зданию спиной, мы берем в руки доски и размещаем их как надо, где надо; клеим, сверлим, строгаем и рубим, тянем за веревки и пачкаем одежду, погружаемся в опилки и забираемся на леса, трудимся и умираем. Не смейте даже думать о том, что чертежами вся ваша роль и ограничится, ибо ваше мастерство – не естественной природы, и таких, как вы, мало. Вы уникальные плотники: Ульрик, строящий из досок в нескольких мирах сразу; Арик, соединяющий узлы и круги, отмечающие возраст бревен, друг с другом; Муруф, придающий опилкам твердость; Хандерлинг, умеющий заглянуть внутрь дерева, прежде чем его срубят; и Герман, который строит из древесного сока. Чуть подальше, за холмом, у нас кузнецы, которые умеют разговаривать с крупицами железной руды из гор, каменщики, которые умеют творить пещеры в скалах, веревочники, которые плетут канаты в четырех мирах сразу. Не каждый на такое способен, и от умений будет толк лишь в том случае, если учиться и доводить дело до славного конца – ведь если бросить все на произвол судьбы, обрушится на нас погибель, да и жизни тех, кто рядом, тоже заберет.
От этих слов сердце Ульрика екнуло, и он вспомнил мост, построенный Хампелем на краю Порты, продуманные и в подробностях нарисованные планы, которые он тайком подложил отцу, но помыслил и о том, что сам не обстрогал ни одной доски для того моста, не забил ни одного гвоздя, не приклеил ни одной ступеньки и не вырезал ни одной завитушки на перилах. Он так испугался, что в тот день работал в мастерских Нортта со слезами на глазах, перепутал все измерения и раз за разом получал палкой по голове. Ульрик боялся за своего отца и молился всем известным святым: пусть сказанное стариком Норттом не будет правдой.
Дни и недели шли вереницей, мальчики привыкали к ежедневной работе, чтению (потому что Нортт постоянно посылал их в библиотеку, читать про других великих архитекторов, строителей, плотников, каменщиков, шорников, дубильщиков и прочих издревле известных мастеров) и ударам палкой по голове или пальцам. Ночью они пытались спать, но были мальчишками – кровь кипела у них в жилах в такой час, не давая даже глаз сомкнуть. Они были молоды, в каждом имелся глубокий колодец беспокойства, и такая жизнь не утомляла их по-настоящему. Иногда, получая свободные часы или даже дни, ученики гуляли по кварталу, заводили дружбу с мальчишками из других мастерских или с подмастерьями из всевозможных мануфактур, пекарен, кондитерских и мясницких лавок, закладывая тем самым основу для хорошо спрятанной торговли: ты мне даешь два пряника, а я сделаю тебе коробочку с ключом, чтобы хранить в другом мире деньги, сворованные у хозяина; я тебе живую куклу из опилок, а ты мне вон тот кусок мяса с витрины; я тебе сделаю прилавок, на котором монеты будут постоянно теряться, и ты сможешь просить у клиентов еще, но каждый пятидесятый бублик – мой; и так далее, такие вот они были смышленые мальчики. Случалось, бросали они взгляды на служанок из самых богатых домов Порты, когда те приходили на рынок и склоняли щедрые декольте над дынями, трясли заплетенными косами, как кобылы в охоте трясут хвостами, и сами поглядывали на парнишек с пониманием, но и с лукавством. Спустя несколько дней, склонившись над макетами, над бочками с опилками, ведрами с клеем, между ароматных досок или с полными кулаками гвоздей, они ощущали жар в животе и чреслах, думая об этих шаловливых красавицах, и роняли доски себе на ноги, пачкали пальцы в клее, втыкали гвозди в ладони, падали лицом в солому и сплевывали кровь. Но, помимо девушек с их обманчивыми бедрами и ножками, Ульрик думал и про мост, и мысль грызла его со всех сторон, как будто ненасытные черви обосновались в древесине сердца – пока, в конце концов, страх не воплотился в жизнь.
Это был один из тех осенних дней, когда все вокруг покрыто серебристой патиной, и воздух такой хрусткий, что им можно порезаться. Ульрик, готовясь пойти в мастерскую, вымылся по пояс, вымыл руки и лицо, причесался, оделся и в дверях мельницы получил послание. Увидев свое имя, он поспешил сломать печать и прочитал написанное вслух, как будто рядом был кто-то небезразличный. Остальные мальчики были еще в своих комнатах, склонялись над собственными тазиками с водой, когда Ульрик с порога прочитал всему миру следующее:
Дорогой мой Ульрик,
мост рухнул, погибли люди,
твой папа очень переживает, приезжай домой.
Твоя мамочка, Ж.
Слова Нортта снова ворвались в его черепную коробку, и он, зажмурив глаза, опять увидел, как отец прижимает кулаки к лицу, рвет на себе волосы от злости; а потом – и старика, отца Нортта, который блуждал по Порогам и иногда смеялся. Нортт потерял отца, заплатив дань своему мастерству, и Ульрику предстояло вот-вот сделать то же самое – ведь, думал парнишка, Порта прикажет арестовать Хампеля, так? Его посадят в тюрьму и заберут у них все деньги, заработанные с трудом, собственными руками, верно?
Ульрик расплакался. Сжал письмо в руках, побежал в мастерскую Нортта, где нашел старика склонившимся над казаном с кипящей водой, от которого поднимались ароматы десятков и сотен пахучих цветов и растений. Под полотенцем старик кашлял и шмыгал носом; он не услышал, как Ульрик вошел в его комнату. Парнишка тронул учителя за правое плечо, и тот подпрыгнул от страха, измазавшись в соплях, закашлявшись так, что не мог остановиться.
– Простите, мастер Нортт.
– Ты чего меня так пугаешь?
– Мастер Нортт… – попытался начать Ульрик, но тут им снова овладели рыдания.
– Эй, постреленок, хватит слезы лить – ты же мужчина! Надо называть вещи своими именами, и тогда ты с чем угодно справишься. Ну!
– Папа… он построил мост… возле Коту-Спуркату
[21].
– Так.
– И… тот стоял до сих пор… а потом…
– Так.
– Рухнул.
– Так.
– Он рухнул, и погибли люди.
– Так.
Ульрик вручил ему письмо и потупился. Он смотрел на воду в казане, где плавали листья, стебельки и маленькие горошины, красные и синие. Старик, время от времени вытирая капли пота со лба, молча прочитал письмо, все еще пребывая во власти империи лекарственных растений. Вздохнул и сложил листок вчетверо.
– Отправляйся.
– Спасибо, мастер Нортт! – сказал Ульрик и рванулся прочь.
