– Они обе за тобой следят, – как-то раз сказала Карине Фара.
– Тогда ты должна мне помочь. Если я у забора, и ты увидишь, что они идут, свистни.
– Нет, Карина, я этого не сделаю! А ты должна перестать с ним видеться.
Сказав это, подруга повернулась к ней спиной. Но Карина не смогла удержаться и вновь отправилась на встречу с Ульриком, ее растрепанным любимым, ее парнем в опилках. В тот день он как раз подарил ей волшебную коробочку, и Карина поняла, что он не просто подмастерье плотника, что его руки способны на большее. И они начали переговариваться через коробочки, радуясь, что больше не нужно целыми днями торчать у забора. Карина везде носила кубик с собой, на груди в мешочке, и вынимала лишь чтобы прошептать Ульрику пару слов. А ночью? Ночью они слали друг другу поцелуи и сплетались языками и пальцами, до той ночи, когда оба почувствовали больше, чем когда-либо считали возможным.
Той теплой ночью их плоть особенно разгорячилась, и Ульрик засунул свой молодой, розовый пенис в коробочку, а Карина прижала свой кубик к вульве. Другой рукой каждый ласкал свой рот, как будто они были лицом друг к другу, принуждая к молчанию, а их животы и бедра в это время были охвачены блаженной расслабленностью и всплесками наслаждения. Карина и думать забыла про тени, про ночные коридоры Башни, про сестер Бати, которые получили дозволение охранять сон девушек, наблюдать, как те шепчут, ласкают свои тела, во сне произносят имена – чужие, давно отвергнутые, из жизни до вступления в святое войско. Карина в своем укромном уголке полностью разделась и прижала кубик к коже, терла края половых губ; они оба решили пойти на это, не тратя лишних слов, не заикаясь впустую, словно их тела обрели собственную волю, освобожденные от деспотии разума и осторожности – решили, посредством жестов и окольных намеков, что пришло время узнать друг друга глубже. Продолжая прижимать кубик к складкам, побагровевшим от наслаждения, Карина сперва почувствовала кончики холодных пальцев Ульрика, которые ласкали, щекотали и приводили в смятение ее плоть; потом их место занял язык, влажный, горячий и жесткий, как будто тысячи тысяч язычков вибрировали в той пленке слюны и слизи. Когда Ульрик наконец пустил в ход свой дрожащий пенис, нежно и неумело, Карина застонала чуть громче дозволенного – и занавески всколыхнулись. Опасения, что кто-то мог спрятаться в темных углах коридоров, комнаты или прямо там, за занавесками, возле двери, или за нею, были значительными, но не настолько, чтобы она убрала кубик, который держала у себя между ногами. Блаженство усилилось. По ее телу пробегала дрожь, как волны по грунтовым водам, провоцируя маленькие землетрясения и оползни – груди набухли, соски уже стремились к потолку; подушки из плоти местами увеличивались, местами спадали, то трепетали, то цепенели; страстная судорога, средоточия боли и экстаза. Они понимали, что скоро достигнут пика – и что потом? Что будет дальше? Карина задавалась этим вопросом, пока давление внутри нее росло, как будто она была мехом, разжигающим пламя по обе стороны деревянной коробочки. Но Карина так и не достигла этого предполагаемого завершения: затуманенным от удовольствия взором она увидела, как от окружающей тьмы отделились два черных силуэта и, прежде чем ей удалось предупредить Ульрика, одна из них – то ли Суни, то ли Кери – вырвала кубик из руки девушки и поднесла его, вместе с возбужденным твердым пенисом, к губам. Она начала сосать, насмехаясь и издеваясь над Кариной, а другая сестра в это время, держась наполовину в тени, хихикала и потирала ладони в ожидании. Долго ждать не пришлось: Ульрик кончил прямо посреди комнаты, думая, по-видимому, что любимая сопровождала его во всех движениях. Но Карина плакала, охваченная стыдом, – она знала, что ее ждет. Она смотрела вслед сестрам, которые удалились с ее волшебным кубиком, и понимала, что ее судьба только что ее покинула, и теперь все зависело, внезапно и без предупреждений, от этих двух девок с островов Бати, чьи души и тела были одинаково черны. Она зажмурилась и стала ждать.
Ожидание завершилось утром, когда сестры Бати пришли, чтобы отвести ее в Канцелярию Башни, но путь позора был лишь предлогом. Карину провели голой по коридорам, перед всеми, но когда свернули к Канцелярии, сестры Бати внезапно дернули ее в сторону и толкнули к подвалам. Карина все поняла и начала сопротивляться, пока то ли Суни-Бати, то ли Кери-Бати не стукнула ее по голове короткой дубинкой. Она потеряла сознание и пришла в себя через несколько минут – или часов, или дней, – распростертой на холодном и мокром мраморе, погруженной во тьму и закованной в кандалы, а где-то рядом бродил демон, волоча конечности.
Пребывая в этом пограничном состоянии бытия, думая, что скоро конец, Карина вспоминала, вновь и вновь переживая (и продлевая свои бесплодные страдания) все, что с нею случилось, и ей даже в голову не пришло, что на самом деле это начало. Ибо в те дни и ночи густой тьмы Королева Копролитов посетила ее опять. На этот раз девушка ее не увидела, а лишь почувствовала кожей дыхание и прикосновение когтей, начертавших шифр у нее на лбу. Карина расплакалась, зная, что это печать, означающая переход в Ливор, и поблагодарила Королеву за надежду на смерть, превозмогающую смерть.
Когда открыли люк и вытащили Карину из-под земли, их лица исказились, а души охвачены были страхом и изумлением, ибо на челе Карины узрели они Ладонь Королевы – и упали на колени, наконец-то осознав, что им не по силам сломить ее дух, потому что Карину Ливор только что навестила Королева Копролитов прямо в Ночи Первозданной, там, куда над’Людей из Розовой Башни посылают умирать.
Чтобы строить храмы, религии и целые города на основе этих выдумок
Он прополз на животе через вонючий узкий туннель и выбрался наружу в незнакомом месте – это была язва, открывшаяся между над’Миром и не’Миром, поскольку дверь, что пребывала за особняком Унге Цифэра, закрыли повествователи не’Мира, как случалось со всеми дырами между мирами.
– Вот поэтому, – сказал Хиран Сак и похлопал его по плечу, – мы и вынуждены открывать по несколько дыр сразу.
Человек с головой коня огляделся по сторонам и узнал Мир, точнее, не’Мир, как его называли жители Порты: трава, листва, поваленные деревья. Чуть поодаль обнаружилась повозка, перевернутая кверху колесами; над ней роились сотни мух, и с той стороны тянуло смрадом. Виднелись следы привала: кто-то развел огонь в этом лесу, кто-то остановился погреть кости.
– Надо спешить, – сказал Хиран Сак и, направившись к повозке, в один миг ее перевернул и принялся торопливо рыться среди разломанных ящиков.
Безымянный шагнул было вперед, как вдруг увидел кучу трупов возле дерева, через которое они вышли из над’Мира, – гору изувеченных тел, чьи внутренности кто-то вытащил наружу. Он понял, откуда запах: это была вонь разорванных кишок, дерьма и начала разложения, ибо кора дерева была вся перемазана содержимым этих вырванных из брюха потрохов.
– Они и эти врата закроют через несколько часов, – сказал Хиран Сак. – Ночью будут повествовать, и они захлопнутся, но мы к тому времени окажемся уже далеко. Теперь понимаешь, почему их надо открывать во множестве?
Безымянный кивнул и подошел к повозке, тоже начал рыться в ее содержимом в поисках какой-нибудь сменной одежды. Потом Хиран Сак, увидев его в новых вещах, жестом указал на голову коня.
