– Вечер добрый, мил-человек! Почет тебе и уважение! – сказал один из мужчин и поднялся с бревна.
Дети уже собрались вокруг матерей, словно цыплята вокруг куриц-наседок; они в испуге прятались в складках юбок, пытаясь понять, какие намерения и истории предвещает бледный лик незваного гостя. Но безымянный не ответил, а почувствовал тяжелую руку Хирана Сака на плече и увидел, как напарник прошел вперед, чтобы поприветствовать не’Человека.
– Мы к вам с добрым сердцем, можешь в этом не сомневаться, славный хозяин! Просим лишь дозволения провести одну ночь у ваших костров. Еда и питье у нас есть, так что большого вреда мы вам не причиним.
– По-дружески? – спросил другой мужчина, приблизившись к ним. – Человеку нужны друзья, особенно в дальней дороге. Прошу, погрейтесь у костра, и оставьте свою еду и питье в повозке. Берите наше, мы рады поделиться.
Хиран Сак, который ни на миг не забывал о том, чтобы прятать лицо в тени широких полей шляпы, поклонился и шагнул к огню. Человек с головой коня последовал примеру товарища и сел рядом с ним.
– Вы откуда? – спросил один из путников. – И куда? Если это не секрет.
– Нет, – ответил Хиран Сак, потягивая вино, которым его угостили. – Мы из одного монастыря в Коту-Вынтулуй, а едем в Мандрагору.
– А-а. Ученики, значит?
– Не, что ты – всего лишь обычные посланники. С нами вести странствуют из города в город.
Он указал на человека с головой коня.
– Мой парень – мастер на все руки. Скромняга, но трудолюбивый и с добрым сердцем.
– Пусть глотнет нашего виноградного сока, и увидишь, как он перестанет робеть! – со смехом предложил мужчина и налил безымянному кружку вина.
Женщины снова принялись болтать, перестав наблюдать за своими малышами, и те затеяли в столь поздний час игру, неутомимо бегая между тремя кострами.
– Мы на правильном пути? – спросил Хиран Сак.
– Ага, – кивнул мужчина. – Мы из Мандрагоры едем – вот уж пять дней. Но у нас бабы и мальцы, которые устают и вечно просят сделать привал. Вы же, без женщин и детей, точно доберетесь за три дня.
– Вы, наверное, по делам уехали, – предположил Хиран Сак.
– Если бы! Уехали, потому что не было другого выхода – в Мандрагоре больше жить нельзя, со всей ерундой, что там творится. Я прямо удивляюсь, что вам там понадобилось.
– А про какую такую ерунду ты говоришь, хозяин?
– Ну так в городе кутят эти чокнутые, Братья-Висельники. Ярмарка и рынки закрыты, разве что кое-какие пекарни еще работают. Фельдшер и апофикар
[23], и те уехали. Некоторые остались, да, но остальные удрали куда подальше, как и мы собираемся сделать; есть еще такие, кто поселился в трактирах вокруг Мандрагоры, надеясь, что безумие пройдет и они смогут вернуться в свои дома, дворы и лавки. Но у нас терпения нет, да и дома больше нет…
Увидев, что Хиран Сак молчит, мужчина продолжил, хоть его об этом и не спрашивали.
– Наши дома сгорели. Мы соседи, – сказал он и махнул рукой в сторону другого мандрагорца, который только пил вино и глядел на пляску огненных языков. – Мы не сомневаемся – мы точно знаем, – что это Братья-Висельники пустили нам красного петуха в подвал. Мы уехали, пока живы; дома можем построить новые, в других местах – это же не конец Мира.
– Да уж, вы ребята веселые – пляшете, пьете, на инструментах играете, – сказал Хиран Сак.
– Пляшем, пьем, играем – все так, славный путник, ведь, как я уже сказал, у нас осталась только сама жизнь, но она и есть самая ценная штука, верно? И еще кое-что: Братья-Висельники питаются затаенной обидой, так что нехорошо давать им то, что они хотят, – лучше их самих обидеть песней, радостью, весельем, пусть помрут от злости, что не удалась их шуточка.
Наклонившись к Хирану Саку, он прибавил шепотом:
– Только не думай, что мы не плачем по ночам в подушку, или что нам не бывает тяжко на душе днем… но они не должны об этом знать.
Человек с головой коня увидел, как по лицу не’Человека пробежала тень, когда тот приблизился к Хирану Саку – наверное, он почувствовал запах, исходящий от тела над’Человека, и услышал шепоты из-под его одежд.
Благодаря кувшинам время как будто потекло быстрее, все потягивали вино и как будто старели у костра; дети заснули, сперва на широких подолах женщин, потом – под сенью крытых повозок, убаюканные мамами. Мужчины еще пару раз попытались развеселиться, чтобы позлить Братьев-Висельников, но без толку: песня показалась им нелепостью, мечта – комедией, странствующей из уст в уста. Они просто сидели, смотрели на угли и потягивали вино, курили трубки и вздыхали.
– Пойду-ка прикорну чуток, – сказал один, и второй, кивнув, ответил:
– Я подежурю первым.
Мужчины что-то пробормотали и посмотрели на Хирана Сака и человека с головой коня.
– Вы, господа, тоже можете ложиться спать, мы будем сторожить по очереди.
– А чего бояться тут, в кодрах?
– Э-ге-ге, так ведь толкуют о том, что тут орудует шайка бандитов, а мы ведь должны сторожить собственные жизни и все, что имеем, так?
Хиран Сак кивнул, и его шляпа качнулась в ночи. Вскоре на поляне послышался храп мужчины; в ответ на каждое порыкивание горлом и носом в листве возилась какая-нибудь птица – живые существа, обитатели леса, хорошо знали, до чего мучительным бывает сон тех, кто живет на Ступне Тапала. Хиран Сак и человек с головой коня вернулись в свою повозку и, улегшись там, слушали ночные звуки; лишь время от времени человек с головой коня приподнимался на локте и смотрел на дозорного – тот сидел у костра, опираясь на кремневое ружье.
– Слышь, – проговорил Хиран Сак, и человек с головой коня повернулся к нему. – Не’Человек… все еще там?
Кивок.
– Не спит? С ружьем? Сторожит?
Человек с головой коня кивал в ответ на каждый вопрос.
Через пару часов мужчина у костра поднялся и разбудил соседа. Они поменялись, и новый дозорный, вытерев заспанные глаза, взял ружье и занял место дозорного, ежась от ночной прохлады. Первый захрапел – чуть тише, но все равно его долгие и глубокие рулады нарушали молчание леса.
Мгновения шли одно за другим.
– Слышь, – сказал Хиран Сак, и человек с головой коня повернулся к нему. – Не’Человек… еще там?
Кивок.
– Не спит? С ружьем? Сторожит?
Безымянный ответил кивком на каждый вопрос.
И человек с над’Человеком продолжили ждать.
Глубокой ночью, после трех часов, опять произошла смена дозорных: ружье перешло в другие руки, пламя костра озарило другое лицо, сон перепрыгнул к другому мужчине, и храп начался заново. Тем временем безымянный надел на голову маску и заснул, убаюканный храпом. Его навестили несколько коротких сновидений, похожих на осколки зеркала, в которых он безуспешно искал собственное отражение, но видел только чужие лица – тысячи чужих лиц. Он проснулся и вскоре понял, что его так резко разбудило: тишина. Храп прекратился, лишь хворост время от времени потрескивал в пламени костра, и даже ветра не было слышно. Человек с головой коня приподнялся и посмотрел на мужчину у огня. Он отчетливо видел его недоумевающее лицо в отблесках пламени: что-то тревожило дозорного, что-то его грызло. Не’Человек еще не понял, что именно могильная тишина, глас вечной, непоколебимой природы был источником его беспокойства. А потом – вот оно! – безымянный увидел, как мужчина вытаращил глаза (понял!) и повернулся к повозке, где спал его спутник. Прислушался. Человек с головой коня тихонько поднялся и во тьме прошел на край поляны, подальше от костра. Он следил за мужчиной, оказавшимся в трудном положении, смотрел, как тот стоит и размышляет. Пять ночей, и все прошли под звуки храпа, а теперь… тишина… Мужчина не пошел к повозке соседа, но шагнул к той, где спали две женщины с детьми.
