Позвонки один за другим щелкали, отделяясь от хребта и исчезая вместе с хрящами и костным мозгом. Пальцы ног стали серыми, как пыль на полу, а потом и сами обратились в прах. Одеяние какое-то время еще висело в воздухе, словно тканый памятник, еще хранящий запах плоти того, кто когда-то был святым из Гайстерштата. А потом и оно упало, всколыхнув пыль.
Тау исчез.
Тауш открыл глаза и увидел валяющееся перед ним одеяние. Он его сложил и поцеловал новыми губами, омытыми новыми слезами из новых глаз, и, ощупав все свое тело, почувствовав новую кожу новыми пальцами, на секунду замер, сунув ногти в пуп, а потом поковырял там, отыскал кончик веревки и, потянув за нее, увидел: красная.
Поздравляю, так начинается твоя смерть!
Первым делом Карину пронесли по коридорам Розовой Башни: процессия останавливалась перед каждой дверью, и девушки опускались к ее ногам, целовали стопы, твердя, что те ступали по следам Королевы Копролитов. Потом отнесли в Капеллу Непроглядной Тьмы, где опустили ее ноги в колодец, до краев полный свежих трупов, чтобы Королева почувствовала все поцелуи на стопах. Девушка увидела замки на Железном Теле, крепко запирающие металлический каркас, и задалась вопросом, как же Королеве удается оттуда выходить, чтобы бродить по подземельям башни. Вечером ее отнесли в столовую и позволили досыта наесться. Рядом сидела Фара, то и дело воруя кусочки, и нетерпеливо расспрашивала, как все прошло.
– Она тебе что-то сказала?
– Нет. Только ходила кругами днем и ночью, а в конце концов наделила этим, – ответила Карина и указала на Ладонь, видную на бритой голове.
– Больно было?
– Не очень. Слушай, Фара, что ты знаешь про мою коробочку?
Фара, как и все девушки в Башне, знала про деревянный куб Карины. Она огляделась по сторонам, высматривая черные силуэты сестер Бати, но ничего не увидела – и промолчала.
– Эй, скажи что-нибудь – ничего с тобой не случится.
– Вроде они эту штуку уничтожили, – прошептала Фара.
– Ульрик знает?
– Я не в курсе.
– Он сюда приходил?
– Да, я его несколько раз видела у забора. Он тебя искал.
– Ты с ним говорила?
– Нет, Кари, мне страшно. Прошу тебя…
– Ну ладно, забудь. Я его снова буду ждать у забора. Я ему все объясню.
Они ели молча, а потом Фара не утерпела и спросила:
– Слышь, Кари?
– Хм.
– Как оно было?
– Что?
– То, что вы делали… вдвоем, – взволнованно проговорила Фара.
– А-а. Было хорошо.
– И все? Просто хорошо?
– Очень хорошо. Так тебе понятнее?
– Ты же знаешь, что так нельзя, да? Никому из нас нельзя. Мы… этим не занимаемся. А теперь все смотрят на тебя с удивлением: ты единственная, которая занималась. Понимаешь? И все-таки… ты здесь, в Ливоре…
– Понимаю. Королева меня простила, – сказала Карина и опять показала на Ладонь.
– Но почему?
– У нее есть для меня план, – сказала Карина и глотнула из большой кружки с водой, что стояла между ними.
Фара потупилась и кивнула. Наверное, она подумала, что да, есть. Карина, насытив желудок, почувствовала, как тяжелеют веки, – ей захотелось поспать. Она хотела пойти в свою комнату, прилечь на подушки, которых не видела целую вечность, но свита сопровождала ее на каждом шагу, вынуждая свернуть направо, а не налево, спуститься по одной лестнице, подняться по другой, идти все дальше, не останавливаясь. Карина попросилась в свою комнату, чтобы отдохнуть, чтобы…
– Таков Путь Ливора, – сказала одна из старших девушек и толкнула ее в пустое помещение, где не было ни кровати, ни стула, ни окон. – Поздравляю, так начинается твоя смерть!
Карина осталась одна и начала кричать. Она била кулаками и ногами по двери, по стенам. Кричала. Падала. Вскакивала. Разрыдалась. Ну сколько еще карцеров ей придется стерпеть? Это и есть Ливор? Она подняла глаза, и комната показалась еще меньше, чем была на самом деле.
– Нет! – крикнула девушка. – Только не это! Только не опять!
Она плакала, пока не устала и не заснула, привалившись к двери. Ей ничего не снилось, сны как будто иссякли, колодец мыслей пересох. Она блуждала во тьме бытия, пока не проснулась от шепотов за дверью.
– Кари. Карина. Это Фара.
– Фара! Вытащи меня отсюда! За что меня наказывают? Ведь уже покарали. Королева меня простила. За что они со мной так?
– Кари, замолчи, а то услышат! Тебя никто не наказывает. Это Ливор. Ты в Ливоре, Кари! Еще немного, и ты уйдешь.
– Правда?
– Я уверена. Я спросила. Мне сказали, это Ливор.
– И сколько он продлится? – спросила Карина. – Потому что я больше не могу, Фара, я не…
– Я не знаю, сколько. Вроде у всех по-разному.
– А потом?
– Потом… ты умрешь! Поздравляю, Кари! – сказала Фара и заплакала.
– Моим сказали? – спросила Карина.
– Не знаю. Ой, кто-то идет, мне надо бежать.
– Нет, постой…
– Я должна…
– Фара! Фара!
Тишина. Всего лишь тишина.
– Фара!
А потом за дверью раздался чей-то чужой голос.
– Отойди на несколько шагов назад.
– Кто там?
– Отойди!
Карина встала, вытерла слезы и отошла от двери. Через люк над нею кто-то протолкнул несколько мертвых животных.
– Созерцай смерть! – велел тот же голос и удалился.
– Что… – начала она, но слова были бессмысленны.
Карина осталась наедине с трупами. Глаза ягненка, круглые и вытаращенные, глядели на нее из-за границы жизни, как будто следили за каждым шагом по комнатке, озаренной лишь плошкой, что стояла в слепом окне. Карина отражалась в черном шаре, лишенном жизни, маленькая пленница в опустевшем глазу, готовая к смерти, чей приход запаздывал.
Ночью, когда вся Башня над нею погрузилась в оцепенение сна и в холодных коридорах воцарилась тишина, Карина услышала, как по останкам шествует процессия голодных червей, словно армия, отправившаяся в последнюю битву во имя телесности. Она заснула под их чавканье, и ей приснилось, что они на ней, что она – падаль; она бы хотела стать червем и ползти вперед, маршировать, пожирать и испражняться, оставляя позади великое ничто.
Проснувшись, она получила через нишу масло для светильника и спички, воду для питья – а потом ей сбросили еще несколько трупов. К вечеру второго дня Карина уже не видела дверь, скрывшуюся за гнилой кучей падали. Смрад повис вокруг нее, воздух при движении казался тяжелым и плотным, она как будто плавала в нем, он впитывался в одежду. Карина разделась. Чуть более легким шагом подошла к трупам. Поглядела на них. Погладила ладонями липкую шкуру. Вырвала перо из крыла наполовину разорванного, раздавленного петуха и сунула за ухо.
