Он проснулся с криком. Ученик выжимал тряпицу, которой только что промыл его рану.
– Он называется Мандрагора, верно? – в испуге спросил новый Тауш. – Я должен туда отправиться?
Ученик не ответил, просто продолжил на него смотреть, и святой увидел в его глазах такой же новый дух, такой же страх; они были одинаковы – два новорожденных на пути к смерти.
Так прошло несколько недель – последних, которые святой провел в храме Лысой Долины, мечась между долгом вскрытия птиц и своим убежищем в исповедальнях творения. Его новый тайный товарищ обретал форму, но не такую, как надеялся Тауш. Сперва появились ладони с пальцами; все были на месте, что порадовало святого, но когда он увидел, что кроме двух ладоней, левой и правой, постепенно появляется и третья, кривая, то замолчал в ужасе и поменял интонацию, ударения, даже слова. Он шептал и плакал, зная, что ошибается, но зашел уже слишком далеко по этому пути, чтобы вернуться.
Спина вышла очень кривой, ученик ни за что не смог бы выпрямиться, и он, похоже, испытывал боль острее, чем остальные. Когда, примерно через неделю, на протяжении которой святой воровал слова днем и механически, охваченный ужасом, повторял ночью, он заметил, что ноги нового ученика срослись в одну конечность с противоестественными сочленениями, словно лягушачья лапа, и осознал, что его поступок – самая большая ошибка, которую можно было совершить в новой жизни. Он поднял это существо, легкое, словно гусиное перышко, и спрятал под своими одеждами. В келье он положил его под груду старых тряпок, брошенных в углу, но новому Таушу не было покоя: две ночи, которые он продержал монстра втайне от всех, было слышно, как тот копошится под горой одежды, желая, видимо, появиться на свет, быть, прожить свою вкривь и вкось рассказанную жизнь. Заслышав его и на третье утро, новый святой Тауш, охваченный отчаянием, накинулся на свое творение и сломал ему шею.
Тварь звала его по имени, она знала его имя и успела произнести трижды, с долгими, мучительными паузами – слова выходили с болью из глотки, которой существо еще не умело пользоваться.
– Тауш… Тауш… Тауш…
Святой спрыгнул со своей каменной кровати и принялся рыться в тряпках в поисках существа. Разыскал его шею между двумя складками кожи, похожими на два мягких зоба, и начал сдавливать; сердце одушевленного комка плоти качало кровь, как безумное, а потом его шкура побагровела, почернела, и через некоторое время существо в руках святого перестало шевелиться.
Тауш завернул его в несколько старых тряпок и тайком выбрался из храма. Никто за ним не следил и, обнаружив подходящее место – скалу, которая как будто собралась рухнуть, но еще не решилась окончательно, – выкопал неглубокую яму и опустил в нее труп. Перед тем как накрыть его землей, новый Тауш, сам не зная почему, охваченный смертной тоской, дал существу имя: маленький Тауш, так он назвал свое творение. Он начал дрожать от эмоций, потому что последовало то, что пребывало в нем, как прирожденный талант, который он до того момента не пускал в ход: святой Тауш впервые начал вытаскивать цельный красный шнур из пупка. Он тянул и тянул, чувствуя, что это не больно, и даже наоборот – он ощущал в животе щекотку и тепло, словно превратился в бугай
[32], на котором сыграли немало быстрых мелодий. Вытянув, сколько понадобилось, он повязал шнур на запястье одной из трех рук малыша. Забросал яму мокрой землей и ушел, время от времени оборачиваясь, пытаясь силой духа столкнуть высокую скалу на могилу существа. Но камень не поддавался и остался наклоненным, как будто желал показать всему миру: здесь лежит святой, маленький Тауш. Придите и возьмите его!
* * *
И вот настал день, когда новому Таушу пришлось попрощаться с учениками из Храма Ключа в Лысой Долине.
– Ты отправишься в город из сна, святой, – сказал старец.
– Но я боюсь, учитель, – прошептал новый Тауш. – Я не справлюсь с этим в одиночку.
– Ты не будешь один. Братья как раз готовят для тебя карту, которую ты сможешь всегда держать при себе и будешь следовать ей с благоговением. Она проведет тебя, ценой трех дней, по тайным тропам Долины, известным только Искателям, обнаруженным и охраняемым Очами, которые летают там постоянно, готовя твой путь. Карта доведет тебя до монастыря Иеромортииса Темного. Он будет глядеть на тебя строго, и тебе там будет не по себе, но надо ему верить. Все вокруг него будет раздваиваться и искривляться, а твой желудок изольет содержимое, чтобы очистить от скверны твою суть, но ни на миг не забывай, что Иеромортиис – один из нас. Он даст тебе армию, которая нужна, чтобы войти в город, увиденный во сне, и избавить его от зла, а потом – защитить от того, что грядет. Ты знаешь, как он называется?
– Да, – ответил новый Тауш. – Он называется Мандрагора.
Старец опустил глаза и как будто что-то поискал в зыбком воздухе вокруг них – то ли рисовал одну карту, то ли стирал другую. Он вздохнул и сказал лишь одно перед уходом:
– Завтра ты отправишься к Иеромортиису Темному.
Карта, которую ему дали, оказалась всего лишь клочком пергамента, на котором кто-то нацарапал точки – поменьше и побольше. Разглядывая этот узор, нарисованный красными чернилами и похожий на сыпь, покрывающую кожу больного корью, новый Тауш ничего не понял, но, когда вышел наружу и ученик показал ему первую точку на пергаменте и заостренную скалу справа от храма, до святого дошло. Он забрался на каменный гребень и начал вертеть карту так и этак, пока не заметил следующую скалу, поменьше, соответствующую изображению, а после, правее – еще одну, крупнее и длиннее, как точка с хвостиком на рисунке. И вот так отправился Тауш к Иеромортиису Темному, следуя не путем дорог и ручьев, но путем острых камней, ранивших ступни, но приближавших к городу из его сна – к Мандрагоре.
Когда наступила первая ночь, святого охватил страх. Разведя костерок под сенью одной из скал, он поел немного из того, что было в дорожной суме, и выпил несколько глотков воды, но не смог сомкнуть глаз. Всю ночь он слышал, как что-то (или кто-то) бродит кругами, прячась во тьме, которую не мог разогнать хилый костер. Когда пришло утро, святой окинул даль внимательным и усталым взглядом, но ничего не обнаружил. Забрался на камень с острым как нож верхом, а потом вновь отправился в путь.
Весь день ему казалось, что кто-то идет следом, но каждый раз, оборачиваясь, он видел лишь вечную и пустынную Лысую Долину, неизменно иссушенную и как будто безжизненную. На пергаменте оставалось все меньше точек – значит, он приближался к монастырю Иеромортииса Темного. Святой опять решил переночевать под открытым небом. Поел, попил и погрузился в размышления, вспоминая обрывки своей предыдущей жизни, спрашивая себя, чем пахло в родительском доме, мягки ли были губы Катерины, страшно ли было на Порогах между мирами, как вдруг позади него и по сторонам послышался какой-то шум. Тауш встал. Взял ветку, на конце которой горел небольшой огонек, и начал обыскивать ночную тьму. Шум прекратился, и что-то (или кто-то), явно следившее за ним из темноты, притаилось, чтобы его не обнаружили, однако новый Тауш решил быть отважным, как подобает воскрешенному святому, и размахивал факелом во всех направлениях, пока не заметил два блестящих глаза у подножия скалы, скрытые за сухим кустом. Он приблизился и одним движением вырвал этот куст из земли, и трепещущее пламя факела озарило того, кто тайком пробирался сквозь ночь, голый и бессильный.
