— Ты позвонил маме? — спросил Хэчжин, я покачал головой.
— Ее телефон выключен. Наверно, молится.
— Да? — Хэчжин, сомневаясь, слегка наклонил голову. — А может быть, она не знает, что у нее разрядился телефон?
Я кивнул, как бы соглашаясь с его предположением.
— Тогда как с ней связаться? Может быть, позвонить прямо туда? Она случайно не говорила, куда поехала?
— Я сам разберусь. Поем и подумаю.
Хэчжин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Я положил в рот еще один кусочек капусты и заставил себя его прожевать.
— А почему ты не ешь рис? Трескаешь одну капусту? Ты что, роженица?
— Ты снова куда-то уезжаешь? — спросил я, и Хэчжин посмотрел на свой свитер.
— Да, мне надо встретиться с коллегой.
— А где?
— В Кимпхо. Он после обеда улетает в Токио, а я должен ему кое-что отдать.
— Тогда иди скорее, — осторожно ответил я, чтобы он не заметил, как я обрадовался.
— Да еще есть время.
Ааа… я положил в рот третий кусочек морской капусты.
— Кстати, ты уже слышал?
— О чем?
— Сегодня в нашем районе произошло убийство.
Я удивленно поднял голову. Толстый длинный кусок морской капусты, словно змей, быстро проскользнул в горло. Я еле смог проглотить его, от чего у меня на глаза навернулись слезы. Убийство?
— Где?
— На причале.
— На площадке у волнореза? — На этот вопрос Хэчжин кивнул головой.
— Когда я возвращался домой, люди столпились у волнореза и смотрели вниз, а дорога была заполнена полицейскими машинами. Я удивился и подошел посмотреть. Ты же знаешь меня — никогда не могу сдержать любопытства.
Меня так и подмывало спросить — «И что дальше?», но вместо этого я положил в рот несколько рисинок.
— Причал был огорожен полицейскими лентами. Труп зацепился за один из швартовых, его обнаружил кассир, работающий на причале.
Хэчжин сделал небольшую паузу и добавил:
— Сказали, это молодая женщина.
Странно, но у меня около ребер пробежал холодок, словно ледяная рука потрогала мою грудь. Жуя рис, я ответил безразличным тоном:
— То, что нашли труп, не обязательно означает, что произошло убийство. Может быть, она покончила собой или поскользнулась.
— Если это самоубийство или несчастный случай, вряд ли бы приехало столько полицейских машин. Обстоятельства сами… — Хэчжин замолчал и прислушался — в его комнате зазвонил мобильник.
Занят? Чем же ты так занят?..
Он поставил, почти бросил, чашку с кофе и побежал в свою комнату. Я взял кусок капусты и вмиг остановился. Из щели прикрытой двери донесся голос Хэчжина:
— Да, тетя. Да, да, секунду.
Дверь полностью затворилась. Больше ничего не было слышно. В горло больше совсем ничего не лезло. Тетя? Хэчжин отвечает на ее звонок, закрыв дверь. Бывало ли такое раньше? Я не мог этого припомнить. Наверно, нет. Хэчжин никогда не разговаривал по телефону тайком. Он делал это громко и открыто в присутствии других, словно колонки включал — из приличия. Но теперь он закрыл дверь и говорил тихо — значит, его попросила об этом тетя. Я никак не мог сообразить, о чем таком она могла шептаться с Хэчжином.
Я положил палочки и начал вспоминать недавний телефонный разговор с тетей — есть ли какое-то несоответствие между тем, что я сказал Хэчжину и ей.
* * *
Хэчжин вышел из комнаты спустя десять минут. На плече у него висела сумка с камерой, в одной руке он держал пуховик. Я встал со стула.
— Уходишь?
Хэджин обернулся ко мне, как бы отвечая «да».
— Извини, оставляю тебя обедать одного, — этим он хотел показать, что очень сильно извиняется — будто он всегда сидел со мной, когда я ел. Я сунул руки в карманы и медленно подошел к Хэчжину.
— А что сказала тетя?
— А? Тетя? — переспросил Хэчжин, и уголки его рта неестественно напряглись, а взгляд был направлен куда-то мимо меня.
— Ну, разве ты только что не с тетей из больницы разговаривал?
— Нет, какая еще тетя из больницы… — Хэчжин повернулся и открыл дверь в прихожую. Задняя часть его шеи над воротничком рубашки покраснела. Затем краснота распространилась и на уши. — Я разговаривал с поварихой, она готовила для нашей съемочной группы во время работы над фильмом «Частный урок». Я называю ее тетей, — добавил он, выходя из гостиной в прихожую, будто запоздало вспомнил, с какой тетей говорил по телефону: — Мы разговорились о том о сем. Совсем заболтались, ведь мы почти три месяца жили вместе на острове.
Я что, спрашивал об этом? Я прислонился одним плечом к двери. Хэчжин, стоя ко мне спиной, всунул ногу в ботинок и потянул за задник. Затем следующую. Он хотел было выпрямиться, но остановился. Его взгляд был направлен на порожек между гостиной и прихожей. Когда он выпрямился, в руке у него что-то было.
— Что это? — Хэчжин вполоборота повернулся ко мне и протянул руку. Я невольно взял этот предмет. Маленькая жемчужная сережка.
— Что она здесь делает? — пробормотал Хэчжин, глядя на мою ладонь. Это была именно сережка, не клипса — сзади был гвоздик с замочком.
— Это не мамина?
Нет, не мамина. У мамы не было дырок в ушах. Она никогда не носила даже клипсы. Она вообще не любила украшения. Единственная драгоценность на мамином теле был браслет в форме ладони, который она носила на ноге до вчерашней ночи. Можно, конечно, не уточнять, но сережка была и не моя. Судя по тому, что она лежала ближе ко входу в гостиную, а не у входной двери, значит, она не могла случайно закатиться снаружи. Должно быть, кто-то уронил ее на этом месте. Кто бы это ни был, когда бы это ни произошло, мне не показалось в этом ничего особенного. Все равно что найти перчатку, которую кто-то обронил на дороге. Но меня беспокоило ощущение от прикосновения к поверхности жемчуга, а точнее — дежавю от этого ощущения. Оно вызывало не просто беспокойство, от него быстрее начинал биться пульс. Где и когда я трогал эту поверхность? Я кончиком большого пальца потрогал маленькую бусинку и посмотрел на Хэчжина.
— Я отнесу ее в мамину комнату. Она сама решит, что с ней делать.
Хэчжин утвердительно кивнул и направился к двери. Я, надев тапочки, последовал за ним и спросил:
— Когда вернешься?
— Постараюсь пораньше.
Хэчжин вышел из квартиры и, направляясь к лифту, добавил:
— Надо же хоть безалкогольного шампанского выпить в твою честь. А по-настоящему будем отмечать, когда вернется мама.
Я придерживал чуть приоткрытую дверь плечом. Лифт поехал вниз с двадцать третьего этажа. Пока он спустится и поднимется, пройдет минут пять. Для Хэчжина, который не умел врать, это будут тяжелые пять минут. Наверно, он и сам это понял, потому что вдруг, ничего не сказав, бросился вниз по лестнице. Он поднял руку в знак прощания и держал ее поднятой, пока совсем не исчез из виду. Этот жест мог говорить о многом — скоро вернусь; увидимся позже; иди и не стой там; я сейчас очень занят, поэтому убегаю.
