Очнись, время идти домой.
Не помню, как я добрался до боковых ворот. Только одно я знал наверняка — я не столкнулся ни с машиной мамы, ни с полицейским патрулем. Чуть позже я вспомнил про Брюхана, но особо не думал о нем. Он наверняка почти ничего не видел. Может быть, только услышал крик мамы, а вероятность того, что он мог услышать мое имя, я решил проигнорировать — вряд ли я единственный в Корее Ючжин. Если собрать всех моих тесок, получится целая рота.
Мне очень хотелось поверить, что и мама была не уверена, что видела меня. Нас разделял тротуар, шириной метра в три. Мама находилась в свете фонаря, а я был в темноте. Когда она позвала меня, я не отозвался. Мы даже не стояли друг к другу лицом. Не знаю, откуда она узнала, что это был я, но теперь мне совершенно не хотелось об этом думать. Я был полностью истощен — и морально, и физически.
Опустив голову, я вошел в подъезд. Под лай Хэлло я побежал вверх по лестнице и остановился перед железной дверью на крыше. Именно в этот момент я осознал, что крепко сжимаю в ладони какой-то предмет. Я разжал руку, в ней было что-то белое и маленькое. Я понял почти сразу. Это была жемчужная сережка, которую я сорвал с уха перед тем, как сбросить тело в реку. Зачем я это сделал, я не знал, да и понять никак не мог. Видимо, рука совершила это сама, не повинуясь воле разума.
Я положил сережку в карман куртки и достал ключи от двери. В этот момент этажом ниже открылась входная дверь, словно кто-то только и ждал моего возвращения. Вскоре раздался голос мамы:
— Ючжин.
* * *
Забвение — это предельная ложь, совершенная ложь, которой можно себя обмануть. Последний козырь, который могла предложить мне моя голова. Вчера ночью я совершил преступление, которое в здравом уме был бы не в силах перенести, поэтому для решения этой проблемы я выбрал забвение. Таким образом, целые сутки я обманывался и вел себя очень глупо.
Только теперь, узнав обо всем, я мог предположить, что уже тогда я предчувствовал, что совершу убийство. И, наверно, поэтому уговаривал себя прекратить опасную игру на набережной дороге. Несмотря на это предостережение, я продолжил играть, будучи уверенным, что не переступлю границу воображения. Я нерушимо верил, что был социально приспособленным человеком, не думал, что я настолько глуп, чтобы променять свою жизнь на краткий миг наслаждения. Значит, чрезмерная самоуверенность и тщетная уверенность в том, что я смогу себя контролировать, прошлой ночью отдали мою жизнь в руки Судьбы.
Возможно, все это мама уже давно знала. Может быть, поэтому она так часто следила за мной. А как она хотела разрешить эту проблему?
Ючжин.
Я несколько раз прокручивал в голове мамин голос, который услышал вчера на лестничной клетке в подъезде. Чем этот голос отличался от обычного? Особо ничем. Как всегда отстраненный — так не мама зовет своего сына, а учитель ученика — так мама скрывала свои эмоции. Если бы в голосе почувствовалось тепло, я бы начал подозревать, что она что-то задумала. Конечно, я устал и был на пределе, но не стал же я из-за этого глупцом. Если бы, наоборот, ее голос был бы полон гнева, я бы сразу убежал от нее. Ничто бы меня не удержало от этого — ни истощенный организм, ни страшный холод, ни то, что мне некуда было идти и у меня не было денег. Ведь в мире не было никого опаснее разгневанной матери. По крайней мере для меня всегда было так. Этот факт, как минимум, подтверждало вчерашнее убийство мамы.
Ючжин.
Когда мама окликнула меня во второй раз, я прочитал в ее голосе следующее сообщение. Я ничего не видела. Даже если и видела, сделаю вид, что это не так. Помню, когда я спускался к входной двери, я вспомнил события десятилетней давности. Вспомнил тот день, когда у меня во время соревнований случился припадок, вспомнил маму, которая нашла меня без сознания на подземной парковке и тайно вывезла со стадиона на своей машине. Я предполагал, что и на этот раз она решила поступить так же, как тогда. Наверно, я просто надеялся на умение мамы скрывать правду — ведь все это время она никому не говорила, что я эпилептик.
Теперь мне стало любопытно. Почему мама не сдала меня полиции? Почему она ждала меня дома? Чтобы я явился с повинной? Но она даже и словом на это не намекнула.
Можешь не обижаться. Ты умрешь, и я сразу за тобой.
Слова, которые она произнесла, загнав меня в угол стены и вложив мне в руку бритву. Ты умрешь, и я сразу за тобой. Это была не угроза, это было ее решение. Она планировала все скрыть нашей смертью. Но сперва она хотела найти неопровержимые доказательства и получить от меня чистосердечное признание. Именно поэтому, как только я зашел в квартиру, она резко изменилась, заставив меня снять ветровку и обшарив мои карманы. Однако события развивались по незапланированному сценарию — от гнева у нее снесло крышу. Она и представить себе не могла, что в кармане найдет вещь мужа. Может быть, она восприняла это как оскорбление его памяти.
В таком случае оставался вопрос — как мама хотела меня убить? Вряд ли она рассчитывала, что одолеет меня силой. Я же не пятилетний ребенок. Я крепкий, здоровый мужчина двадцати пяти лет, к тому же бывший спортсмен. Напади она на меня даже с Хэчжином вдвоем, все равно было бы трудно меня одолеть. А если я откажусь уйти из жизни добровольно, у мамы не останется никакой возможности меня убить. Разве что подсунуть в еду яд. Ой, вдруг она и правда хотела так поступить. Ведь даже свирепый зверь не может прожить без пищи.
Мои размышления прервал домашний телефон, звеневший, как сердитая пчела. Кто бы это мог быть? Хэчжин? Тетя? Я подошел к столику и поднял трубку. На экране высветился незнакомый номер, начинающийся с кода 032. У меня совсем не было настроения разговаривать с незнакомцами, поэтому я положил трубку на место и вернулся к столу. Телефон продолжал навязчиво звонить, но я, не обращая на него внимания, посмотрел на мамины вещи, которые я разложил перед собой. Тетрадь, ключ от машины, который так меня удивил, когда я обнаружил его в кармане ночнушки мамы…
Мама, которую я видел прошлой ночью на набережной, была не в ночной рубашке. Во что она была одета, я точно не помнил, но был уверен, что она была не в юбке. Вероятно, она переоделась в белую ночнушку, когда вернулась домой. Так как она всегда клала вещи на свое место, ключ, видимо, лежал в кармане ночной рубашки, потому что она только собиралась им воспользоваться, но не успела. Наверно, она хотела посадить меня в машину и куда-то увезти. Например, к морю или к реке, где мы могли бы точно умереть. Для этого она должна была заблокировать двери и окна в машине. Иначе я мог спастись, и тогда умерла бы она одна. Такая вероятность была велика.
Наконец-то я нашел правдоподобное объяснение. Ведь в таком случае маме было совсем не обязательно быть сильнее меня, а я не смог бы сопротивляться, и тогда все проблемы были бы разом решены. Если бы мы умерли в автокатастрофе, меня бы не поймали за убийство, а маму не назвали бы матерью убийцы. То, что вчера увидела мама, осталось бы секретом мертвых, а дело об убийстве — нераскрытым для живых. Или бы арестовали Брюхана, которого наверняка зафиксировала камера видеонаблюдения у волнореза. Конечно, он бы настаивал, что у реки был кто-то еще, но никто бы ему не поверил. Ведь у реки никакого видеонаблюдения нет, и свидетелей тоже не было. Ему было бы нечем подтвердить свои слова. Я, конечно, пошел за женщиной, но ничего ей не сделал.
