— Сюда! За мной!
Они кочевали всей толпенью по эстакадному мосту. Посверкивала черная Сена. За рекой листва опадала на каменные балюстрады. За деревьями парка на Сите вырастали освещаемые по ночам скульптурные контрфорсы Нотр-Дама.
— Никому не дозволяется входить на мой остров без маски! — крикнул Князь. Когда они достигли середины моста, он запрыгнул на парапет, схватился за перекладину и замахал толпе серебряной рукой. — Вы на вечеринке! На вечеринке Князя! Вход только в масках!
Сферы фейерверков, синие и красные, расцветали во мраке за его костлявым лицом.
— Небесно! — завопила Чхе Он, подбегая к парапету. — Но если я надену маску, Князь, меня никто не узнает! Студия сказала, мне можно ехать, если будет резонанс!
Князь спрыгнул, взял ее за виниловую перчатку и повел вниз по ступеням. Там на стеллажах сияли сотни масок на всю голову.
— Для тебя у меня особая маска, Чхе! — Он вытащил двухфутовую прозрачную крысиную голову: уши оторочены белым мехом, брови в блестках, на концах проволочных усов покачиваются драгоценные камни.
— Небесно! — запищала Чхе, когда Князь нахлобучил маску ей на плечи.
За прозрачными глазенками крысы утонченное зеленоглазое лицо Чхе Он кривил смех.
— Держите, это для вас!
Со стеллажей явились голова саблезубой пантеры для Сесила; орел для Эдгара, с радужным оперением; темная шевелюра Хосе исчезла под головой ящерицы.
Лев для Дана (тот упирался и не хотел идти, хотя все настаивали, и был позабыт в миг, когда воинственно согласился) и грифон для Брайана (того все так и не замечали, хотя он пошел охотно).
— Теперь ты! — Князь обратился к Лорку. — У меня и для тебя есть кое-что особое!
Смеясь, выхватил со стеллажа голову пирата с глазной повязкой, банданой, шрамом на щеке и кинжалом в оскаленных зубах. Маска села на голову Лорка легко; теперь он смотрел на мир через сетчатые отверстия для глаз в воротнике. Князь хлопнул Лорка по спине.
— Пират — для фон Рэя самое то! — крикнул он, когда Лорк двинул по мостовой.
Громче смех — людей на мосту прибавлялось.
Над толпой девушки с напудренными гигантскими, двадцать третьего века, доэштонкларковскими прическами швыряли с балкона конфетти. По улице проталкивался человек с медведем. Лорк думал, что это кто-то в костюме, пока его плеча не коснулась шерсть и он не унюхал мускус. Щелкнули когти. Лорка захватила толпа.
Лорк слушал во все уши.
Лорк смотрел во все глаза.
Блажь отполировала поверхность всякого рецептора до зеркального блеска. Восприятие включилось вдруг (как поворачивались корабельные крылья), когда он шел по мощеной улице под яростным обстрелом конфетти. Он ощутил присутствие стержневого «я». Его мир сфокусировался на «теперь» рук и языка. Голоса вокруг ласкали его осознанность.
— Шампанское! Ну небесно же! — Прозрачная пластиковая крыса прижимала грифона в цветочном жилете к винному столику. — Тебе разве не весело? Я так просто балдею!
— Конечно, — отвечал Брайан. — Просто я в первый раз на подобной вечеринке. Такие, как Лорк, Князь, ты, — вы все люди, о которых я раньше только слышал. Трудно поверить, что вы реальны.
— Строго между нами, у меня порой та же самая проблема. Хорошо, что ты тут и мне об этом напомнил. Так, значит, ты говоришь…
Лорк перешел к другой группе.
— …небесная пирушка. Совершенно чудесная…
— …конечно, поскольку мы решили причалить в Перте, а эти древние предписания еще в силе, нам пришлось реально проходить таможню…
— …на круизном корабле из Порт-Саида в Стамбул, и там был плеядский рыбак, играл чудеснейшие вещи на сенсор-сиринге…
— …а потом пришлось автостопить через весь Иран — моно не работал. Я правда думаю, что Земля трещит по швам…
— …прекрасная вечерина. Совершенно небесная…
Очень молодые, думал Лорк; очень богатые; каковы определяемые этими условиями пределы различий?
Босоногий, с веревочным поясом, лев наблюдал, опершись о косяк двери.
— Как делишки, капитан?
Лорк махнул Дану рукой, пошел дальше.
«Теперь», особое и хрустальное, внутри его. Музыка вторгалась в пустую маску, туда, где голова возлежала на подушках своего же дыхания. На помосте с клавесином мужчина играл павану Бёрда
[2]. Лорк шел дальше, звук перебили голоса в другой тональности. На помосте через улицу два парня и две девушки, одетые как хиппи двадцатого века, воссоздавали текучую антифонную мелодию «Мам и Пап»
[3]. Свернув в проулок, Лорк оказался в толпе, увлекшей его за собой и в итоге донесшей до нагромождения электронных инструментов, воспроизводивших дисгармоническое, текстурное безмолвие «Тоху-Бохунов». Отзываясь ностальгией на поп-ритмы десятилетней давности, гости в дутых головах из маше и пластика расходились танцевать вдвоем, втроем, впятером и всемером. Справа качалась голова лебедя. Слева лягушачья морда виляла на усыпанных блестками плечах. Лорк шагал, и в его ухо вплетались лишенные третьей доли модуляции, которые он слышал в динамике «Калибана», когда тот парил над Гималаями.
Они носились между танцующими.
— Он это сделал! Ну не душка ли Князь? — Они орали и вихлялись. — Добыл турецкую музыку!
Мерцая под винилом бедрами, грудями, плечами (в теплую погоду в материале раскрывались поры, чтобы прозрачный костюм стал шелково-прохладным), Чхе Он крутилась на месте, придерживая мохнатые уши.
— Все припали к земле! На четвереньки! Мы вам покажем наш новый танец! Вот так: просто качайте своим…
Лорк вращался под взрывающейся ночью, чуть изнуренный, чуть возбужденный. Он пересек огибавшую остров улицу, прислонился к камню возле прожектора, лившего свет на дома Сен-Луи. На набережной по ту сторону реки гуляли люди, парами и поодиночке, глазея на фейерверки или просто наблюдая за веселящимися.
Позади Лорка расхохоталась девушка. Он обернулся…
…Голова райской птицы, синие перышки вокруг глаз из красной фольги, красный клюв, красный волнистый гребешок…
…А она отделилась от компании, чтобы склониться к парапету. Ветерок колыхал вставки малинового платья, и те тянули витые медные застежки на плече, кисти, ляжке. Она возложила бедро на камень; пальцы одной ступни в сандалии касаются земли, второй — висят в дюйме от. Длинными руками (малиновые ногти) сняла маску. Положила ее на стенку, ветерок растрепал черные волосы, бросил на плечи, вознес. Вода внизу зернилась, будто в нее швыряли песок.
