Пролог
Экстерьер: Перебивка. Нью-Йорк-Сити. Вид Манхэттена с высоты птичьего полета. День. Лето.
Смена плана.
Экстерьер: Виды Центрального парка. Камера плавно движется вниз.
В кадре появляется мужчина средних лет. Он сидит на траве в окружении других отдыхающих. Пьет имбирный чай (крупный план стакана). Это Г. Г. (главный герой). Его имя Эндрю Гудман.
Общий план: В кадре группа детей и их родители. Кто-то играет в бейсбол, кто-то из детей весело носится по дорожкам парка. Слышны голоса родителей: «Люси, не донимай брата», «Карен, сколько раз нам с папой повторять одно и то же: не бегай с набитым ртом», «Уоу! Чемпион. Отличный бросок!» – «Спасибо, па».
Эндрю Гудман пьет чай и читает книгу (ПРИМ.: на финальной правке определиться с названием книги. Важная деталь. Ненавязчивый символизм). Изредка поглядывает на отдыхающих.
Крупный план: глаза Гудмана.
Перебивка: в кадре крона дерева. Слышен шелест листвы.
Эндрю Гудман ставит стакан чая на плед, на котором сидит, и продолжает читать книгу.
Резиновый мяч катится по траве. Сбивает стаканчик у ног Гудмана. Чай проливается на плед, пачкает брюки.
К Гудману подбегает девочка лет восьми и останавливается. Это ее мяч.
Девочка (смущенно и виновато):
«Извините, мистер».
Гудман (подавая мяч, улыбаясь):
«Ничего страшного. Держи».
Следом подходит мать девочки.
Мать (с глубоким сожалением):
«Оу, простите нас. Мы испортили вам брюки».
Гудман:
«Пустяки».
Мать и девочка уходят. Гудман осматривает свои брюки. Затем сидит еще какое-то время (допивает чай), собирает вещи и уходит из парка.
Вступает саундтрек. Что-то мажорное. (ПРИМ.: Возможно, стоит звякнуть Рою Мосли?)
Камера отдаляется, средний план переходит в общий. Крохотная фигурка Гудмана идет по направлению к парковке. Садится в машину.
Появляется титр: название фильма. (Варианты: «Выходные Гудмана», «Художник».) (ПРИМ.: Хорошенько подумать над названием.)
ПРИМ.: Кажется, нашел! «СЦЕНАРИЙ». Отлично. Коротко и раскрывает суть.
Часть первая
Малыш
Глава 1
«Персики консервированные половинками в сиропе».
На картинке выглядели они аппетитно. Хотя логичней было бы попробовать сначала свежие. Но у меня правило: если на что-то упал глаз – беру.
Сейчас мне попалась под руку банка консервированных персиков. И мне безумно захотелось узнать, каковы они на вкус.
Я еще раз покрутил банку, рассматривая картинку на упаковке, и отправил в корзину к остальным продуктам: замороженной пицце (ее-то я ел уже множество раз) и упаковке «Миллера» (обожаю его; что тут скажешь, ценителем пива меня точно не назовешь).
Сегодня я открою для себя новый вкус. Вкус консервированных персиков. Почти уверен, что мне они понравятся. Но даже если и нет, я все равно попробую потом свежие. Думаю, разница огромная.
В день по новому вкусу. Такое вот правило. Я сам себе его установил и стараюсь не нарушать. Это помогает растянуть удовольствие; учит смаковать каждый новый вкус в полной мере. Как глоток воды для жаждущего.
По крайней мере, это лучше, чем сходить с ума.
Мне нужна система. Нужны правила. Пускай и такие нелепые.
Я с трудом согнул левую руку в локте и повесил на нее корзину. Мимо меня пронесся мальчуган лет пяти. Он схватил упаковку «Лейс», взглянул на меня и, не удержавшись, прыснул коротким смешком. Его повеселило мое косоглазие. На всякий случай я сильней натянул бейсболку на лоб. Не хотелось бы напугать его. Через секунду ребенок забыл обо мне и скрылся за трехметровыми стеллажами с бытовой химией.
– Мама, мам, можно мне ма-а-аленькую пачку чипсов? Пожалуйста! – Жалобный голос пацана долетел до меня.
– Да зачем тебе эта гадость, медвежонок?
– Ну ма-а-м!
– Ладно, малыш, бери свои чипсы.
«Малыш».
Забавно. С недавних пор так меня называет миссис Уэлч. С того момента, как мы с ней обнаружили, что прошло достаточно времени, чтобы можно было безболезненно подшучивать надо мной. Да я и сам не прочь. Самоирония – это ведь в какой-то степени лекарство от депрессии.
Чипсы я перепробовал, пожалуй, все. Обалденная штука.
Я «грациозно» подошел к кассе и, помогая правой рукой, выложил продукты на ленту. Молоденькая кассирша приветливо улыбнулась. Мне часто приветливо улыбаются, даже если минуту назад готовы были разорвать на части любого, кто подвернется под руку. Этой улыбкой люди скрывают неловкость; хотят подбодрить меня этим. Так улыбаются неизлечимо больному.
Я бросил взгляд на бейдж кассирши. «Джейд». Машинально пропустил через себя это имя. Искал ассоциации. Я делаю это все время. С именами, лицами, предметами мебели, продуктами, машинами, со всем, что попадается на глаза.
Нет, ее имя для меня – просто имя. Ничего. Никаких образов.
Эх, Джейд, у тебя прекрасная улыбка, но тебе вовсе не обязательно так стараться ради меня. Поверь, моя внешность беспокоит меня в последнюю очередь. Я понятия не имею, какие на вкус персики, понимаешь, о чем я?
Расплатившись, я хотел уложить продукты в пакет, но Джейд опередила меня.
– Давайте помогу.
– Спасибо.
Теперь мне не нужно шарить здоровой рукой по полкам магазина, и я с удовольствием взял ею пакет, собранный Джейд.
Я направился к выходу, волоча левую ногу, и с усмешкой подумал, что если бы на мне не было бейсболки, улыбка Джейд стала бы еще дружелюбней.
Выйдя из «Гристедса», я закурил. Для этого снова пришлось освободить правую руку, перевесив пакет с продуктами на локоть левой. Даже после полугодового курса реабилитации сложно привыкнуть к тому, что твоя левая половина – «не твоя». Она вообще ничья. Хотя… Шесть месяцев назад я мог управлять левыми конечностями с таким же успехом, с каким пытался бы управлять руками и ногами другого человека. Теперь же я по крайней мере обходился без костылей, да и вообще достаточно шустро передвигался. Правда, рука. Достижение на сегодняшний день – могу согнуть ее в локте. Но были и плюсы. Я определенно точно знал, что я левша. Теперь я мог писать только правой и делал это как курица лапой.
