«С чего мне над тобой смеяться? – говорю я и понимающе улыбаюсь. – По-моему, это здорово. По крайней мере, лучше, чем собирать марки. Вот уж действительно глупое занятие».
Нэд оживляется.
«Спасибо».
Он будет всю жизнь извиняться и благодарить. Как мистер Уэбб, учитель истории в нашей школе. Он постоянно подменяет других учителей, берет дополнительные классы, никогда не наказывает учеников за плохое поведение или невыполненную домашнюю работу и все время извиняется и благодарит.
Нэд раскидывает носком ботинка упавшую листву, потом наклоняется и поднимает сосновую шишку. Пару секунд он разглядывает ее, а потом его что-то осеняет.
«Подожди меня тут, хорошо? Я мигом».
Не успеваю я и рта раскрыть, как он убегает вверх по холму, повторяя «Я мигом».
Джаспер собирается побежать следом, но Нэд останавливает его.
«Останься, дружок, я сейчас вернусь».
Собака поскуливает, но как только я начинаю чесать ее по загривку, тут же забывает о хозяине и начинает вертеться у меня под ногами.
Час назад Нэд расстроился, когда узнал про мой день рождения. А только что он поднял с земли старую шишку, что-то щелкнуло в его голове, какая-то мысль, и он побежал в сторону своего дома. Я никогда в жизни не назову себя гением, если сейчас ошибусь: он побежал за подарком. Какой-нибудь идиотской поделкой из шишек, одной из тех, что он мастерит, когда не занят собиранием гербариев.
Чтобы занять себя хоть чем-нибудь, я забираюсь на огромный валун. В парке таких немного, но рядом с Мушу один сохранился. Он стоит на краю пологого склона, и с его вершины открывается вид на всю парковую зону отдыха внизу, у дороги, где наши предки отмечают мой день рождения.
Я смотрю вниз.
И вдруг мне становится хорошо. Я чувствую волнение. Я радуюсь любому чувству, как нищий двадцатидолларовой купюре. Боже, как это приятно.
«Джаспер! Ко мне, мальчик».
Собака взбирается на валун, перепрыгивая зигзагами, словно горный козел с выступа на выступ.
Склон очень ровный, почти горизонтальный, но если прибавить к нему высоту камня, на котором я стою…
«Умница, хороший пес».
Джаспер, виляя хвостом, подходит ко мне, заглядывает за край валуна и отступает.
«Чего ты испугался, глупый?»
Я чешу его за ухом, сажусь на край камня и усаживаю Джаспера к себе на колени.
Глажу его по голове. Он тычется в меня мордой, норовит облизнуть лицо. Я позволяю ему это сделать.
И в следующую секунду сбрасываю его.
Внизу, чуть левее от того места, где я сижу, – рассохшийся пень не меньше трех футов в диаметре. Его обломки острыми пиками торчат во все стороны. Мне хватает сил добросить туда Джаспера.
Раздается треск, который почти не слышен из-за пронзительного скулежа.
Между мной и умирающей собакой около двадцати футов, и я отлично вижу расплывающуюся под Джаспером кровь. Ее немного.
И тут происходит что-то странное. Я не успеваю справиться с этим, настолько это неожиданно: я прыскаю смехом; коротким смешком, который непроизвольно вырывается у людей, когда они увидят или услышат что-то идиотски забавное.
Джаспер еще еле слышно поскуливает, а я уже несусь со всех ног в сторону, куда ушел Нэд. Я хочу увидеть его лицо, когда он узнает о случившемся. Я хочу, я жажду усилить то чувство, которое уже начинает угасать. Я бегу и предвкушаю тот момент, когда Нэд увидит мертвое тело своей собаки, исколотое обломками старого пня. И только от одной этой мысли я испытываю удовольствие.
Вовремя спохватившись, я стираю улыбку с лица и сосредотачиваюсь на своих глазах.
И вовремя.
Впереди я замечаю Нэда. Он идет мне навстречу, что-то сжимая в руке.
«Нэд! – кричу я во всю глотку. – Там… там… скорее! Джаспер! Он упал… Это моя вина!»
«Что случилось? – Он перепуган. – Что с Джаспером?»
Мы поравняемся. Задыхаясь и плача, я повторяю:
«Это моя вина. Мне хотелось посмотреть на долину с высоты, а Джаспер, он упал!»
Моя речь сумбурна. Слезы и страх мешают говорить внятно. На моем лице ужас. Подобное мне еще не доводилось разыгрывать, и я боюсь, что Нэд может увидеть фальшь. Но он ничего не видит. И не слышит. Он бежит к месту трагедии. Он падает, раздирает колени, встает и бежит дальше.
«Мамочка», – шепчет он.
Я слышу это, потому что бегу рядом. Правда, в отличие от него, я слежу за дорогой и удачно огибаю каждую рытвину. Падать и разбивать колени мне вовсе не хочется.
Мы пробегаем мимо деревянного Мушу, несемся к валуну.
Теперь главное – не упустить момент. Нужно внимательно смотреть на Нэда. На его лицо.
На глаза.
Не упустить ни единого мига его боли и отчаяния. Иначе все было впустую.
И Эдвард Спенсер, «Нэд – из дома обед» с вечно слезящимися глазами, не подводит меня.
«О боже, Джаспер, нет!»
Он падает на колени рядом с трупом собаки, не решаясь притронуться к нему. Я опускаюсь рядом, всхлипываю и растираю слезы по лицу. Я смотрю прямо перед собой, на Джаспера, но на самом деле я ни на секунду не выпускаю из поля зрения глаза Нэда. Я не помню, чтобы когда-то еще со мной было что-то подобное. В тот день я испытываю самые сильные эмоции за все двенадцать лет своей жизни.
Я не могу совладать с собой. Чувство счастья накрывает меня. Я не в силах сдержать улыбку. Из последних сил я искривляю рот в плаксивый зигзаг и медленно отхожу за спину Нэда.
Он рыдает в голос, нерешительно тянет руки к Джасперу, но в последний момент отдергивает их, как от раскаленной печи. И снова тянет.
Я в безопасности. Нэд не видит меня. В случае чего, если он решит вдруг резко обернуться, я прижму ладони к лицу и начну громко всхлипывать. Но пока он сидит ко мне спиной, ревет и все никак не решится дотронуться до Джаспера.
И я перестаю сдерживать себя.
Я начинаю беззвучно смеяться.
«Прости, прости, – причитает Нэд, – ты же хотел пойти со мной, зачем я тебя остановил, прости, дружок».
Извиняется и благодарит. Благодарит и извиняется. Ничтожество.
Той ночью, лежа в кровати, когда от дневных ощущений почти ничего уже не останется, лишь блеклая тень погасших эмоций, я найду для себя то, что в дальнейшем стану называть Источником Вечной Радости.
Предвкушение.
И еще кое-что я пойму и после этого не усну уже до самого утра:
Если так выглядели глаза мальчика, потерявшего любимую собаку, как же тогда могли бы выглядеть глаза мистера и миссис Спенсер?..
* * *
В Джексоне я потерял твой след, Эндрю.
