«Туше, красавчик. Но черта с два я скажу тебе об этом. Может, и правда стоит он своих денег. А может, он так часто видел подобную реакцию в лицах своих клиентов, что весь его психоанализ, который он только что продемонстрировал, сводится к обычному предположению, основанному на статистике. В любом случае это неважно. Сегодняшний прием – последний. Хватит мне обчищать карманы Бака».
– А теперь расскажите мне еще раз о ваших снах. Постарайтесь не упускать детали.
Еще недавно я с готовностью рассказывал ему все, о чем он спрашивал. Раньше я искал помощи. Я искал ее и теперь. Только в этот раз мне было страшно. Смутная тревога не давала покоя, и я боялся поделиться ее природой с доктором. Боялся, что он подтвердит мои опасения.
«Скажите, у вас бывают приступы агрессии?»
Впрочем, ничего нового рассказать я не мог. Все это доктор Шарп слышал уже не один раз. И его вопросы теперь, спустя время, виделись мне в истинном их смысле. Я начал понимать, к чему он клонил.
Какое-то время я молчал, задумчиво теребя гелевую ручку здоровой рукой, затем положил ее на стол и рассказал все, что мог вспомнить из того кошмарного сна.
Шарп слушал, как мне казалось, не совсем внимательно, правда, кое-какие пометки все же заносил в блокнот.
– Сны, – сказал он, когда я закончил, – это ключ к нашему бессознательному. Как правило, их не стоит трактовать буквально. Легче всего анализировать так называемые осознанные сны. В них отчетливо прослеживаются воспоминания минувших событий, скажем, за прошедший день. Отсутствует кодировка информации. Такие сны чаще всего снятся детям, происходит исполнение неудовлетворенных желаний. Засыпая, они продолжают прогулку по Диснейленду, плавание в бассейне или игру в баскетбол с друзьями.
– Малыш, – ухмыльнувшись, сказал я под нос.
– Что?
– Ничего. Продолжайте.
– Психолог Карл Юнг уделял большое внимание повторяющимся сновидениям, полагая их знаковыми.
Доктор Шарп внимательно посмотрел на меня.
– Повторяющийся сон зачастую является оттиском значимых событий в жизни человека. Это первое, что мы должны учитывать.
До конца сеанса оставалось чуть больше пятнадцати минут, и двести пятьдесят баксов переместятся в его карман. Определенно, в прошлой жизни я не был богатеем, иначе относился бы к нему с меньшей ненавистью, чем сейчас. Какая-нибудь подсознательная солидарность к представителю моего сословия смягчала бы раздражение.
«Короче, доктор, что все это значит? И постарайтесь уложиться в пятнадцать минут».
– Сны – это хранилище наших воспоминаний; тех, которые, как нам кажется, давно позабыты. И если бы не амнезия, мы с вами смогли бы с большой долей вероятности трактовать ваш сон… э-м-м… правильно.
– Однако не можем, верно?
Шарп улыбнулся, будто сейчас решит все мои проблемы. Будто он и правда не зря брал такие деньги за час.
– Ну почему же. В определенной степени можем. Дело в том, что сама по себе функция сна в контексте только что мной сказанного не меняется. Это по-прежнему хранилище воспоминаний о давно минувших событиях. Ключ к архивам. Разница в том, что в вашем случае мы, открыв архив, не знаем, к чему относятся хранящиеся в нем фрагменты. Не понимаем, с какой стороны к ним подступиться. К примеру, прошлой ночью мне снилась прогулка на гондоле. Был пасмурный день. Каналы Венеции были намного шире, чем они есть на самом деле, у моей жены изменилась прическа, а вместо гондольера стоял мой старинный приятель по колледжу. Но это все же была Венеция и моя жена. Два года назад мы действительно там отдыхали. И катались на гондоле. Правда, погода стояла солнечная, но это детали. Не вдаваясь в метафоричность и не углубляясь в анализ, я могу сказать, что сегодня ночью мне снился наш совместный с женой отдых в Италии. Я прекрасно узнаю людей, которых видел во сне, узнаю жену, старого приятеля. Но вы, приснись вам нечто подобное, не сможете рассказать ничего о людях, которые сидели с вами в лодке. Для вас это незнакомцы. Незнакомцы, потому что вы не помните их. Но это вовсе не означает, что они плод вашего воображения. Опять же, частое повторение одних и тех же событий в ваших снах дает основания к буквальной их интерпретации, с определенной долей уверенности отклоняя трактовку фигуральную, что скорее подходит для анализа сновидений людей, не страдающих амнезией.
Холод пробежал вдоль позвоночника. Шарп сказал то, чего я боялся.
– Хотите сказать, что я знал этого ребенка? Я видел его… смерть?
– Простите, это я ввел вас в заблуждение. Я сказал «буквально», но это не совсем верное слово. Правильней было сказать, что ваши сны стоит трактовать более буквально, чем сны прочих людей.
«Прочих людей» вместо того, чтобы сказать «здоровых». Как же ловко он избегал называть меня больным. Судебные тяжбы не входили в круг его интересов. Частенько американская мечта одного осуществляется за счет неверно подобранного слова другого.
– По Юнгу, сон – это процесс на бессознательном уровне. Любое событие в жизни каждого из нас имеет смысл вторичного порядка, как правило, не осознаваемый нами. Именно поэтому, проснувшись, мы не всегда можем понять, что же это за ерунда нам приснилась. Анализируя свой сон, мы используем понятное нам мерило: прямолинейную логику. И не получаем ответа. Простой пример. Нам снится огромный паук, в паутину которого мы угодили и не можем выбраться. Мы не страдаем арахнофобией и, разумеется, никогда не попадали в лапы огромного паука размером с пикап. Тогда при чем тут паук? А он, собственно, и ни при чем, и, возможно, стоит искать ответ в паутине, в которую мы угодили. Это могут быть банковские счета, инвалидное кресло, приковавшее нас после аварии, или что-то еще. Тогда паук – это назойливые представители банка, звонящие нам по сто раз на дню, или наше кресло-каталка. Вы понимаете – это весьма упрощенный пример, разобраться в котором может любой, не прибегая к помощи психолога. Но он передает суть того, о чем я говорю: за редким исключением сон – это метафора.
Нужно отдать ему должное: мое время вышло уже пять минут назад, но Шарп даже и не взглянул на часы. Он продолжал.
– За редким исключением, каким вы, возможно, и являетесь. Для того чтобы мозг мог генерировать сложные метафоры, ему необходимо иметь ряд исходных данных, таких как воспоминания, тревоги, счастливые и памятные моменты жизни, бытовые беспокойства и хлопоты, старые обиды, нереализованные мечты и еще тысячи важных и менее важных вещей, составляющих, по сути, нашу жизнь. Но в вашем случае в распоряжении мозга ничего этого нет. Ему не из чего формировать понятный для вас символизм сновидений. То есть, разумеется, все это по-прежнему хранится где-то глубоко в недрах вашего сознания, но, скажем так, потеряв инструкцию по эксплуатации этих исходных данных, вы не в состоянии понять метафоричное сновидение, срежиссированное подсознанием. Сторонники Фрейда полагают, что за символикой сна стоит попытка провести латентные мысли через своеобразную цензуру сознания. Это не совсем так. Вернее будет сказать, что любая символика в наших сновидениях – это своего рода стенограмма в визуальных образах, с помощью которой наша психика оценивает то или иное событие, случившееся когда-либо. Вам снится девочка, с которой случилось что-то ужасное. И не будь у вас амнезии, образ девочки можно было бы рассматривать сколь угодно с разных сторон. Например, это могли быть вы сами, потому что в прошлом вам пришлось пережить нечто такое, что нанесло урон вашей психике, какая-то детская травма. Метафора могла бы быть и гораздо тоньше, но повторюсь: для этого необходимо иметь на поверхности памяти хотя бы основные воспоминания о вашей прошлой жизни.
