Вечером, закончив с садом, Эндрю придет за ней.
А на следующий день я найду место, в котором когда-то чинили машины. По самым низким ценам. С гарантированным качеством. Я найду ангар. А ржавая лестница за ним решит все остальные мелочные вопросы. Я попробую ее поднять. Она будет легкой, вполне мне по силам. Залезу на покатую крышу. Пять ярдов до земли. Это хорошо. Это идеально. С такой высоты невозможно разбиться насмерть. Но детские неокрепшие кости наверняка переломаются. Если Дора свалится на спину, она сломает позвоночник. Она может упасть на прямые ноги. Кости в стопах раскрошатся, как яичная скорлупа, зажатая в кулаке. Таранная кость, без сомнений, не выдержит. Будут разрывы голеностопных суставов. А вот переломы в области таза с такой высоты – вряд ли.
Я прошу мамашу выписывать мне разные журналы.
Скорее всего, она выставит вперед руки. Лучевые и локтевые кости сломаются как щепки через мгновение после костей запястья: полулунная, трехгранная, гороховидная…
Каждые пару месяцев я прошу мамашу оформить подписку на что-то новое для себя. Я говорю, что, возможно, я хочу стать врачом, когда вырасту. И мамаша подписывается на «Джаму».
Пять ярдов – это не так уж и плохо. Так я подумаю, когда буду стоять на крыше ангара и смотреть на пустырь сразу за железной дорогой. Я по-прежнему буду так думать, когда спущусь и начну перетаскивать ржавые внутренности сгнивших машин в одно место. Фрагменты выхлопных труб, тормозные колодки, элементы двигателей и механических коробок передач – все это сложу в одну кучу. И когда мы придем сюда, когда залезем на крышу по старой огромной лестнице, я скажу, потому что я старше, потому что я лучше знаю, как запускать воздушного змея, я скажу, что идеальное место для запуска как раз над кучей тяжелых металлических обломков.
* * *
Лос-Анджелес встретил нас проливным дождем.
Города мы совершенно не знали. Эйлин ввела в дорожный навигатор адрес психиатрической больницы, где, если верить Дойлу, находился Колин Гаррет. На экране смартфона загрузился зигзагообразный маршрут.
Спустя сорок минут мы миновали Грандвью-парк. Потянулась вереница красивых приземистых коттеджей, утопающих в зелени аккуратно постриженных деревьев и кустов.
– Красиво тут, – сказала Эйлин.
Тут и правда было красиво, в этой части города. Чего не скажешь о центральной. Она напоминала безумный муравейник. Респектабельного вида мужчины спотыкались о ноги нищих, валяющихся на тротуаре тут и там; красивые женщины и бронзового цвета молоденькие девушки перетекали из бутика в бутик, перед входом в которые стояли безумцы в рваных одеждах; они держали плакаты, предрекающие скорый конец света. Полуголые красавцы в гротескного размера ковбойских шляпах, а иные – в сомбреро, танцевали посреди улиц, в гуще толпы туристов. В общем, все как в Нью-Йорке. Только с пальмами и убийственным пеклом.
Я курил, разглядывая белоснежные домики по обе стороны узкой проезжей части и думал о том, что, возможно, какой-то из этих уютных коттеджей – мой.
– А ведь я из этих мест. Может быть, даже вон тот дом, с идиотской оранжевой крышей, – я указал пальцем, – принадлежит мне. Или моим родителям.
Я испытывал сильное волнение. Возникло чувство, что все вокруг мне знакомо. Наверное, так мне только казалось, потому что никакие конкретные (да и никакие вообще) воспоминания не вернулись.
Спальный район остался позади. Его сменили невысокие холмы слева и справа от нас, поросшие редким кустарником. «Цивик» Эйлин свернул на виа Лопез.
– Вроде как подъезжаем.
Я кивнул.
– Это здесь. – Эйлин сверилась с навигатором и, убедившись, что мы приехали по нужному адресу, свернула на парковку.
Я был немало удивлен. Больница напоминала скорее офисное помещение, нежели место, в котором содержались люди с психическими отклонениями. Белоснежное трехэтажное здание с огромным количеством окон без единой решетки. Если бы мне сказали, что здесь оформляют кредиты на покупку новой машины или продают туристические путевки, я бы легко поверил. В моем представлении подобного рода заведения выглядели более зловеще: особняк викторианской эпохи с массивными металлическими решетками на окнах и огромной дубовой дверью парадного входа.
– Давай посидим минутку, – предложил я.
– Волнуешься?
– Еще бы.
– Хочешь, я пойду с тобой?
Я закурил и выпустил дым в открытое окно.
– Не нужно. Знаешь, я могу там задержаться. Ведь я понятия не имею, что меня ждет за этими дверьми. Подбери, пожалуйста, нам номер в гостинице. Думаю, мы пробудем в Лос-Анджелесе какое-то время.
Эйлин кивнула, а затем, положив ладонь мне на колено, мягко произнесла:
– Что бы ты там ни услышал, ты знаешь – у тебя есть друзья. Люди, которым ты не безразличен. Не забывай об этом. За свою жизнь я повидала много ублюдков. Мне было восемнадцать, Бак сидел в тюрьме… Ублюдков я повидала много. И ты – не один из них.
Она отняла руку от колена, и мне показалось, она хотела провести ею по моей щеке, но, смутившись, передумала.
– Ты хороший.
Докурив, я вылез из машины, козырнул Эйлин и захромал ко входу.
Внутри помещение походило на офисный центр еще сильнее, чем с улицы. Совершенно ничего не напоминало больницу. То, что это все-таки лечебница, а не что-то иное, выдавали мелкие детали. Например, я обратил внимание на кодовые замки, висящие на дверях из толстого стекла, за которыми тянулся узкий коридор с комнатами по обе стороны. Впрочем, такие замки имеются почти в любом учреждении, которое ежедневно посещает огромное количество посторонних людей: в банках, почтовых отделениях и прочих.
Я подошел к стойке ресепшн и поздоровался с миловидной девушкой за стеклом.
– Чем могу помочь? – Она улыбалась широко и, по-моему, вполне искренне. По крайней мере, так показалось. Хороший знак. Быть может, меня не пошлют куда подальше.
Всю дорогу до самой Калифорнии я рылся в интернете, пытаясь разобраться с устройством работы психиатрических клиник. Что я только не узнал. И о деинституционализации – реформе, начатой еще в шестидесятых, с целью улучшения качества содержания больных; и о том, что в штатах на каждого четырнадцатого приходится один душевнобольной; и о том, как одна из крупнейших психиатрических клиник ставит лжедиагнозы, чтобы увеличить доходы за счет страховых выплат. Но я так и не смог узнать, могу ли навестить кого-либо, не являясь ему ни родственником, ни даже соседом по дому. На всякий случай я выдумывал какие-то легенды, вроде того, что «пришел проведать родного брата, которого не видел долгие годы и вообще жил в другой стране, в Дании, и, возможно, он меня не узнает, однако…» Дальше я запутывался в собственной бредовой истории и начинал сочинять новую. В конечном счете я решил ничего особенного не придумывать, а просто спросить, могу ли я навестить мистера Колина Гаррета, своего давнего знакомого.