Я видел самого необычного ребенка из всех, каких мне довелось встречать раньше. В ее взгляде не было жизни; в нем не было и горя; не было тоски, страха, нежности, злости. В нем не было ничего. Проходя мимо их дома, я не сомневался, что мой сценарий великолепен. После встречи с Софи я знал точно – он неполноценен, не завершен.
И я впервые отступил от своего правила: не убивать в городе, в котором жил. Мне пришлось пойти на такой риск. Из-за нее.
Я начал следить.
Чтобы не вызывать подозрений и без препятствий наблюдать, я устроился ухаживать за кустами роз ее матери, которая была на них просто помешана. Прошла неделя, следом вторая, а я никак не мог найти подходящего момента. Она была настоящей пай-девочкой, не задерживалась после школы, редко уходила гулять далеко от дома. Всегда на виду у родителей. Несколько раз я тайком провожал ее от школы до дома и наоборот, но попытаться похитить ее на этом маршруте являлось чистым самоубийством: слишком людно.
Я начал приходить в отчаяние, даже подумывал отказаться от этой затеи, но однажды, когда я в очередной раз «провожал» ее от школы домой, Софи направилась совсем в другую сторону. У нее был велосипед, и мне пришлось здорово вспотеть, чтобы не упустить ее из виду. Возле старого заброшенного ангара, что у железнодорожных путей рядом с пустырем, она остановилась. Странно было видеть, как она неторопливо прогуливалась возле груды ржавого металлолома, некогда бывшим автомобильными запчастями и самими автомобилями. Оставаться незамеченным в таком безлюдном месте было трудно, и я ушел. Через пару дней она снова отправилась туда. А потом еще. По какой-то неизвестной (на тот момент) мне причине Софи выбрала старый ангар любимым местом отдыха. Могла часами лежать на крыше ангара; перетаскивать тяжелые запчасти с одного места на другое. А я не верил своему счастью. Мне даже не нужно стало ломать голову, как и где сделать то, что я намеревался сделать. Софи сама нашла идеальное место, чтобы погибнуть от рук сумасшедшего сценариста-фанатика. Мне оставалось только подготовить все как следует к ее следующему появлению там.
Ждать долго не пришлось.
В один из дней я привел к Гарретам свою сестру. Иногда я ее брал с собой, когда ей не хотелось оставаться дома. Удачно было то (ха! Удачно, черт побери!), что они с Софи неплохо подружились. Бывало, они вместе уходили в парк запускать воздушного змея. Или съесть по мороженому. Когда они проводили время вместе, я мог без опасений прийти к ангару, зная, что Софи вряд ли поведет мою сестру к своему странному укромному гнездышку. На этом строился мой расчет, когда я привел Дору в очередной раз.
Я заканчивал обрабатывать один из кустов роз миссис Гаррет, когда девочки сказали, что хотят, как обычно, сходить в парк поиграть со змеем. Они ушли, а я наспех завершил работу и, даже не переодевшись, пошел к ангару. Мне хотелось попасть внутрь, посмотреть, подходит ли он для задуманного. Я пребывал в прекрасном настроении. Оно было прекрасным последний раз в моей жизни. Придя к ангару, я остолбенел от увиденного. Дора лежала на земле. Сверху на ней сидела Софи. Она душила мою сестру. Вернее, уже это сделала. Я опоздал на каких-то несколько минут.
Не хочу об этом.
Сейчас у меня в руках Идеальный Сценарий. Поверьте, если я в чем и разбираюсь, так это в них. Еще в детском доме я любил сочинять истории. Мечтал стать сценаристом. Детским почерком я выводил на бумаге «ночная улица» и представлял себе, как на киностудии ставят декорации, как оператор настраивает камеру, а специалисты по свету создают полумрак ночной улицы. Сотни людей разучивают свои роли, композитор работает над созданием саундтрека, статисты ждут своего выхода, гримеры часами накладывают грим на звезд первой величины. И над всеми ними стоит режиссер. И в его руках, покрытый сотнями пометок, смятый от частого перечитывая, мой сценарий.
Моя жизнь круто изменилась, и осуществить свою мечту – стать востребованным сценаристом Голливуда – мне так и не удалось. Но это не отменяет того факта, что ни один фильм, ни одна книга, повествующая о маньяках, не сможет сравниться с моим творением по глубине психологического анализа, по жуткой, бросающей в дрожь реалистичности внутреннего мира педофила, его мотиваций и мыслей. Даже лучшие из нас, создателей миров, проходили лишь жалкую, незначительную часть пути в попытках постичь больное сознание убийцы и насильника. Они консультировались с врачами-психиатрами, заводили связи в кругу полицейских и патологоанатомов для того, чтобы иметь доступ к местам преступлений и видеть все своими глазами.
Всего лишь видеть то, что уже свершилось.
Тогда как истинные мотивы маньяка, его настоящие эмоции в момент совершения самого страшного из всех возможных преступлений, остаются писаками-халтурщиками непонятыми, за гранью их фантазий, непостижимыми. Все, что они делают, так это пудрят мозги. Обманывают вас, силой красноречия заставляя поверить в своих картонных, жалких, убогих злодеев. Они рассказывают о том, о чем не имеют ни малейшего представления. Все книги на ваших полках, все фильмы в ваших компьютерах – все это создано лжецами. Старые девы пишут любовные романы, неумело описывая постельные сцены; трусливые сосунки рассказывают о смелых воинах; затюканные красотками-одноклассницами неудачницы стараются поведать о сильных независимых женщинах, будто они что-то могут о них знать. Клише. Клише. Обман.
Разве все они способны сотворить подлинный шедевр?
Я спал, но теперь проснулся. Мне смешно вспоминать тот вечер в мотеле с Эйлин, когда я, утративший начало, пытался предвидеть конец. Меня мучили кошмары. Я не помнил себя и боялся. «И если ты окажешься тем, кем я думаю, знай – ты сдохнешь». Забавно. Продираясь сквозь пелену беспамятства, я терзался страшными догадками, но как далек был от истины. Разве я монстр? Отнюдь. Мои деяния есть суть истинное искусство. А истинное искусство невозможно оценить современникам. О нем судить потомкам.
Все, что совершил выдуманный выдуманным Эндрю Гудманом извращенец, я пропустил через себя. Заблуждение – думать, что мне было приятно это делать. Порой мне приходилось перебарывать себя. Иногда хотелось остановить это безумие. Ведь у меня самого была младшая сестра. Моя маленькая Даша…
Стоп. Не стоит о ней.
Слезы застилают глаза, и мне становится трудно смотреть на страницы сценария, буквы расплываются. А ведь впереди еще много работы.
Для начала нужно изменить имя героя. Дурной вкус – называть главного героя своим собственным именем, не считаете? В восемнадцать лет мне казалось это хорошей идеей. Амбиции сопляка, что тут скажешь.
Сейчас три часа ночи. Я перечитываю сценарий вновь и вновь.
И нахожу его совершенным.
Я полон решимости попытать счастья еще раз. Возможно, придется переписать некоторые сцены. Нет-нет, я не собираюсь больше никого убивать. Я не психопат. Полученного опыта мне вполне хватит. Но стоит проработать кое-какие незначительные детали, нанести голливудский лоск, который все так любят. Отшлифовать развязку (твист у меня в конце – что надо). Проверить на предмет хронологических нестыковок. В общем, техническая работа.
