Угу… Значит, сейчас ей было бы тридцать четыре.
Тебя мучают вопросы. Хе-хе. Вижу по твоим перепуганным глазам, что мучают. Но ты ведь уже и сам знаешь, что с ней случилось. Да, Эндрю, ты знаешь.
Ты задушил ее.
Выпей водички, а то не ровен час, окажешься в соседней от меня палате.
Вот так.
Двадцать лет назад, летом девяносто девятого, когда ты еще сам был сопляком, ты задушил мою девочку. Но перед этим ты изуродовал ее лицо о блок цилиндров легковой машины. Я не автомеханик, но эту хрень ни с чем не перепутать. Даже с тридцати ярдов, стоя за оградительной лентой, я видел этот цилиндр. Могу поклясться, что я разглядел даже кровь на нем. А может быть, это было мое воображение. Воображение – оно, знаешь, такое. Если оно есть – пиши пропало. Его сложно контролировать, если ему вздумается свести тебя с ума. Я видел, как тяжелый металл ломает ее нос, рвет губы, рассекает лоб до самого черепа. И ничего не мог поделать с этим видением. Оно преследовало меня.
Ты побледнел. Перестань мотать головой, ты сам приехал ко мне за правдой. Нашел меня и задал вопрос, зачем я пытался тебя убить.
Потому что ты детоубийца, Эндрю. Живи с этим. Живи с этим. Живи с этим! ЖИВИ С ЭТИМ!
Я в порядке. Нет, я сам решу, когда прием будет окончен. Уберите свои руки, я пришел к вам добровольно! Живи с этим, слышишь! Уберите руки. Куда ты пошел?! Вернись! Я в порядке, отпустите меня! Но ты еще вернешься, Эндрю, ведь так? О да, ты вернешься. Отпустите меня! Ты вернешься! Мне не нужен укол, отцепитесь! Думаешь, ты узнал, что хотел? Ха-ха-ха! Ты ни черта не узнал! И поверь, поверь мне, детоубийца, лучше тебе остановиться! Ты слышишь меня? Уберите л… лапы… лучше не вспоминай… не вс… вспоминай… не приходи больше… не пр… пр… их-х-о-а-ди-и-и-и…
* * *
Бак Чемберс заехал за мной, как обычно, в восемь утра.
– Привет, Борис! – весело пробасил он, когда я спустился к машине.
Я показал ему средний палец и принял протянутый стаканчик с латте.
– У тебя что, язык отсохнет, если ты будешь называть меня по имени, вместо того чтобы придумывать разные прозвища? Доктор Шарп говорит…
– Да-да, – отмахнувшись, перебил Бак, – я помню, что он говорил. «Обращение к вам по имени может лишний раз помочь в стимуляции вашей памяти…» Он кретин, дружище, разве сам не видишь? Тебе хоть чем-то помогли его рекомендации?
В общем-то, ничем, подумал я и забрался в старый пикап.
Я пытался объяснить Баку, что его познаний в области лингвистики вряд ли хватит для того, чтобы определить мои корни по легкому акценту. Не думаю, что он смог бы отличить говор латыша от русского или румына. Но этот детина был убежден на все сто, что я именно русский и никто иной. Поэтому и звал меня Борисом. Наверное, единственное русское имя, какое он знал. Впрочем, тут я на него наговаривал. Он специально выбрал одно из самых стереотипных русских имен. Для смеха.
– Сегодня нам крупно повезло, – сказал Бак и запихал в рот обрубок дешевой сигары диаметром в три моих пальца. – Еще как повезло, приятель. Угадай, где нам предстоит работать?
Я повернул к нему лицо и скривил самую кислую физиономию, какую только мог; она так и говорила: «Завязывай, откуда мне знать, в конце концов».
Бак широко улыбнулся.
– На Восемьсот шестидесятой Мэдисон.
Я присвистнул. Мы редко получали заказы за пределами Бруклина. И уж я точно не мог припомнить ни одного случая, когда бы наши услуги понадобились в центре Манхэттена.
– А что там?
– А ты пораскинь мозгами, – подмигнул Бак.
– Нет уж, спасибо. Я как-то это уже делал. По всему асфальту.
Я чуть не выронил стаканчик с кофе, когда Бак оглушил меня веселым хохотом.
– Ну ты даешь, Борис, ха-ха-ха! «По всему асфальту»! – Он похлопал меня по плечу. – Вот за это я тебя и люблю.
Так и не прикурив (как всегда), он сунул обрубок сигары в нагрудный карман рабочего комбинезона, который – мне уже начинало серьезно так казаться – был единственной одеждой в его гардеробе, и крутанул стартер старого пикапа.
– «Эли Сааб» затеяли капитальный ремонт. – Бак взглянул на меня, чтобы посмотреть на мою реакцию. Видимо, мой единственный настоящий глаз полез на лоб, потому что Бак снова расхохотался.
– Держи карман шире, – сказал он. – Нам перепала только тротуарная плитка перед входом. Эйлин договорилась. Друзья друзей, черт-те как, в общем. Выходим на новый уровень, старик. Так что очень скоро ты сможешь, если захочешь, рассчитаться с миссис Уэлч за все то время, пока прохлаждался на мягкой кровати.
– Это супер, Бак. Я тебя поздравляю, – сказал я совершенно искренне.
– Нас, – поправил меня он и широко улыбнулся, как улыбаются только очень близким друзьям.
«Нас».
«Какой с меня толк, приятель? Мы же оба прекрасно понимали, что из меня помощник не лучше, чем из дохлого опоссума. Все, что я могу, – так это подавать тебе инструменты».
– Клянусь богом, Бак, если когда-нибудь выяснится, что я единственный наследник русского олигарха, я куплю тебе трехэтажную виллу на побережье Малибу.
Бак хмыкнул.
– И что я буду делать в этой дыре? Бананы выращивать?
– Я совсем не уверен, что там растут бананы.
– Тебе-то откуда знать? – прыснул Бак. Сегодня у него было особенно приподнятое настроение. – Пару месяцев назад ты даже не знал, какие они на вкус.
Мы выехали на Хенри-стрит. Проторчав в небольшой пробке, доехали до Пьерпонт-стрит, двинули к мосту и дальше почти без препятствий в виде дорожных заторов (что немало нас удивило) добрались до Мэдисон-авеню.
Если Бак не Человек с большой буквы, то я воистину малыш, ничего не смыслящий в этом мире.
Мы познакомились с ним в пабе «Кастом хаус» на Монтегю-стрит. Он заскочил туда пропустить стаканчик в пятницу вечером. А я, вероятно, делал это ежедневно и, скорее всего, не ограничивал себя одной порцией. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Бака, когда он подсел ко мне за столик.
«Ты был похож на человека, который понятия не имеет, что ему делать, если он не будет вливать в себя пиво под самую завязку», – рассказывал Бак мне… обо мне же. Ему приходилось чертовски сильно напрягать память, чтобы сообщить все эти психологические нюансы, отпечатанные на моей морде в то время. Ну я с него не слазил, особенно первое время после нападения. Я искренне верил, что это мне чем-то поможет. Думал, будто, собрав по крупицам всевозможные сведения о себе, смогу сложить долбаную мозаику. Мучающий меня пазл с длинным названием «Кто ты, дьявол тебя задери, такой, малыш? Что ты делал в Нью-Йорке, один-одинешенек, с крохотным рюкзаком и огромным желанием упиться до смерти? От кого или чего ты бежал, чтоб ты провалился!»
Но ни Бак, ни миссис Уэлч не могли ответить на эти вопросы. Мое прошлое им известно ровно до того момента, как они впервые встретили меня – мужчину с рюкзаком; угрюмого и скрытного; молчаливого и трудолюбивого; худого и вовремя платящего за аренду.
