Таким и остался.
И не он один… сколько лет прошло? После первой сотни Норвуд и считать-то бросил. Ну да, глядишь, права окажется Белоглазая Эльса. И тогда…
Он поднял голову к небесам и завыл, гулко, протяжно.
Предупреждая…
…услыхав этот вой, человек, до того бежавший ровно, ибо только так можно было выдержать долгий бег, споткнулся и выронил вдруг потяжелевший мешок. Правда поднялся, выругался и…
— Нет уж, — он оскалился в темноту белыми блестящими зубами. — Я вам… не дамся! Не на того… напали…
Рот его наполнился кислой слюной, и человек сплюнул.
А потом развернулся и побежал.
Быстро.
Но не быстрее стаи.
…Стася шла через лес. То есть сперва шла, а потом и бежала, потому что вдруг показалось, что она все-таки опаздывает. Что слишком уж долго провозилась с раздумьями и сомнениями. Да и Зверь летел, несся скачками, и выглядел бы смешным, если бы не было так страшно.
Темнота наступила вдруг. Словно кто-то там, наверху, взял да и выключил свет. И только знакомые уже огоньки, рассыпавшиеся по тропе, верно, чтобы Стася точно уже не заблудилась, разгоняли её.
А потом тропа закончилась.
И…
Стася оказалась у болота.
В той, прошлой жизни, ей случалось на болотах бывать. Дед, еще молодой, хотя ей, маленькой, он казался неимоверно старым, водил её за клюквой. Стася запомнила, что сухость мха, что ноги, которые в этот мох проваливались, и воду темную, проступавшую по следам. Вода эта была леденющей, и пусть не просачивалась в резиновые сапожки, но ноги мерзли, несмотря на две пары носков.
Помимо клюквы на болоте была голубика.
И еще брусника.
Морошка, растекавшаяся колючими плетями, неимоверно сладкая.
И комары… комары и тут гудели.
— И куда дальше? — спросила Стася лес, который за спиною стоял молчаливым стражем. — Нет, посреди ночи болото исследовать, это даже не неразумно… это… чистой воды авантюра!
Зверь жалобно мяукнул.
— Но они там, да? — Стася попыталась разглядеть хоть что-то. Но нынешние болота отличались от тех, прошлых. И были темны, тяжелы, неудобны. — Там… и помощь нужна. Только… я ведь… я понятия не имею, как здесь пройти. И трясина…
Она сделала шажок.
И ноги провалились.
В туфли налилась вода, подсказывая, что далеко она, Стася, в этом наряде не уйдет. Подумалось, что если вдруг она провалится в трясину, то платье её и утащит.
На самое дно.
Все эти бархаты и вообще…
Отступить бы.
В дом вернуться. Попросить… нет, потребовать, чтобы те, другие, которые сидят и чаи распивают, взяли да помогли. Пусть даже советом. Сейчас Стася и на совет согласна.
— Ведьма! — позвали её.
Из болота.
А потом из этой вот равнины поднялись женщины. Стася даже испугаться не испугалась, потому как, наверное, разум её окончательно смирился с полным безумием того, что происходит вокруг.
— Ведьма, — согласилась она, разглядывая… кикимор?
Или они как-то иначе называются?
В фильмах кикиморы страшные и зеленые, мхом заросшие, да с мухоморами в волосах. Правда, что-то подсказывало, что мухоморы были так, режиссерской фантазией, а вот настоящие кикиморы или как их там, мухоморов не носили.
Они были голыми.
Совершенно.
И тела их серебрились то ли чешуей, то ли корой. Эта нагота ничуть не смущала, скорее даже казалась совершенно правильною, именно такой, как должно.
— Ты за магом?
Тонкие.
Что стволы древесные. И столь же плоские со всех сторон. Хотя и сама Стася особой фигуристостью не отличается, но они… совсем плоские.
— Да, — сказала она, разглядывая существ, которые… от которых…
Зверь зашипел.
— Возьми его, — попросила одна. — Мы поможем.
— Почему?
— Маг.
— Обещал.
— Бусы.
— И нитки.
— Зеркальце…
— Зеркальце и у меня есть, — Стася подхватила кота на руки, раздраженно подумав, что вот Бес мог бы и самолично явиться. — Если надо…
— Надо, надо, надо, — зашелестели болотные красавицы — а Стася пришла к выводу, что были они очень даже красивы, пусть и не по-человечески.
— Дай, — одна протянула руку, и Стася вложила в неё крохотное зеркальце, которое повесила на пояс по настоянию Баськи. Это ведь где видано, чтоб приличная женщина да с пустым поясом ходила?
И без зеркальца.
Следом Стася сняла запястья, почувствовав, как вернулась свобода к рукам.
— Возьмите… и платье могу. Тут тоже бусы нашиты…
— Дай!
— Да забирайте… все вот забирайте. Но вы проводите меня к… магу? И девочка, он девочку искал…
— Там, — махнули женщины одновременно и прислушались. — Идем… он проснулся.
— Кто?
— Злой. Ведьмак… отпусти его, ведьма, а то мы устали…
— Вредный!
— Не лежит спокойно.
— Баламутит.
— Обижает.
— Подглядывает! — это кикиморы произнесли все разом и с такой непередаваемой обидой, что Стася поняла: кто бы там в болотах ни прятался, он изрядно достал девушек.
Платье она скинула.
И рубаху отправила следом, оставшись совершенно нагою, что вновь же почему-то казалось правильным. Как и то, что одежду её подхватили, ощупали и бросили в воду. Вот только утонуть ей не позволят. Там уже, на дне, вдалеке от глаз посторонних, вдоволь налюбуются и поделят все…
— Наверное, — обреченно сказала Стася. — Я все-таки сошла с ума… я сошла с ума, я сошла с ума… какая досада, однако.
И хихикнула.
Вздохнул Зверь.
А поверх темных мхов легла лунная дорожка.
— Иди, ведьма, — сказала кикимора, любуясь своим отражением в зеркальце. — Спеши… глядишь, и получится.
Правда, произнесено это было с некоторым сомнением.
А Стася ступила на дорожку.
Луна…
Луна висела.
Не полная, так, обглоданная с одного краю, желтая, что кусок сливочного масла. Низкая. Руку протяни и коснешься. На такую луну уходящую хорошо некоторые травы собирать.
Горецвет.
Смолку-хлопушку. И нивяник, само собой. Незабудки, но только с погоста, напитанные памятью мертвых, годные…
