…откуда у неё в голове этот бред?
Сила, что ли?
Стася подняла руку, но та вновь гляделась обыкновенною. Почти. Светилась немного. Одна. И вторая тоже. И ноги. И кажется, сама Стася тоже светилась, то ли от лунной дорожки, то ли от ведьмовской силы, то ли… безумие, оно разным бывает.
С другой стороны, почему бы и нет?
Черный горб острова она увидела издали, кот завертелся, стекая с рук, плюхнулся на дорожку и бросился вперед.
Где-то далеко за болотом, за границею её, раздался протяжный звериный вой.
Глава 47 О том, как ведьмаками становятся
Добрая, сильная и упрямая девочка насмерть закидала утку хлебом.
«Китежский вестник», раздел «Происшествия»
Ежи не хотел умирать.
Не хотел и все тут.
Он пытался дышать, но чужая сила, подобная ледяной воде, мешала. Она легла на грудь свинцовыми оковами, стянула так, что не пошевелиться-то и осталось ему одно — лежать, вперившись взглядом в потолок. В черный такой, грязный…
…а рядом лежал тот, другой, который дал слово.
Дал и не сдержал.
Надо сделать вдох. Надо подняться. Не ради него, мертвецы, оказывается, тоже лгут, но ради девочки, дыхание которой опаляло Ежи. Вот ведь… и пол-то грязный, и холодный, еще простудится, а ей нельзя.
Надо. Встать.
Только сил нет.
Свои ушли… все до капли. А ему, помнится, еще интересно было, каково это, когда маг себя до донышка вычерпывает, когда выгорает да перегорает.
Было.
Узнал вот… противно, будто… будто саму душу изнутри потянули, но не вытянули, и осталась она, на куски подранная.
Дышать.
Губы разлепить.
Странно, что он еще в сознании пребывает. Но оттого не легче.
А губы склеились. Наверное, так и правильно, иначе заорал бы во весь голос от страха и боли, от безысходности. Так же… вот вдохнуть не выходит.
Разве что малость.
— Умры, — на грудь запрыгнула Фиалка, которая показалась вдруг невыносимо тяжелою. Подумалось, что, стало быть, сам он, Ежи, сделался хрупок, если тонкие лапы её того и гляди пробьют, что сукно кафтана, что кожу, что мышцы.
— Ум-ру, — выдавил он и сделал-таки вдох.
С трудом.
Почудилось, что там, внутри, все заскрипело, застонало, грозя рассыпаться, будто он, Ежи, в одночасье стал вдруг древним старцем.
— Мру-ы-ы!
Для такой крохи голос у Фиалки оказался на редкость громким, нервическим, и этот голос отпугнул тени, которые сунулись было за порог.
— Умр-р-ра! — заворчала она, все быстрее перебирая лапками. И от каждого толчка их из Ежи выходил воздух. А когда весь выйдет, тогда-то Ежи и не станет.
В конец.
Он пытался помешать, но кошка была сильнее. Вот ведь… и ему оставалось лишь вдыхать.
Выдыхать и вдыхать.
— Ур-р-рм… — этот рокот донесся из угла комнаты. В темноте блеснули драгоценные камни глаз.
— Мря, — словно пожаловалась Фиалка.
— Мрак, — совсем по-человечески произнес черный огромный зверь, обходя Ежи кругом. Бес вздыбил шерсть и показалось, что с прошлого-то разу он еще вырос.
Этак скоро с рысь размером будет.
Ежи сделал еще один вдох, глубже прошлого, и закашлялся. Кашель этот, судорожный, подкинул его, поднял, помог перевернуться на живот. И Ежи сплюнул колючий ком, застрявший в груди.
Кажется, с кровью.
Точно, с кровью.
— Мря-я-у, — тоненько заплакала Фиалка, цепляясь за Ежи коготками. А Бес и вовсе боднул крутолобой головой, опрокидывая на спину. И сил сопротивляться у Ежи не было.
Даже когда зверь уселся ему на грудь, потеснив Фиалку.
Он был неимоверно тяжел и столь же неимоверно горяч.
И потом…
Жар проходил внутрь, кое-как растапливая холод, и к Ежи вернулась способность дышать, пусть мелко и часто, как бывает после долгого бега, но все хорошо.
Хоть как-то.
Пока он дышит, он жив…
— Умрр, — кот зарокотал и опустился, сворачиваясь клубком.
А Ежи закрыл глаза.
Силы…
…те его, выпитые тварью, не вернутся. Зато тело наполняли другие, вливались ледяною водой. Да не простою, а той, что рождают заговоренные родники.
Таких не бывает.
Все родники суть подземные воды, нашедшие выход к поверхности, не более того.
Не менее.
Смех раздался резкий, злой.
— Эх ты, — произнес кто-то с упреком. — А еще маг. Образованный человек…
Если бы Ежи мог, он бы обиделся, но он…
…душа вдруг отделилась от тела, крылья развернула, полетела по-над миром. И открылось ей многое из того, что было спрятано от глаз людей обычных.
Или необычных.
…смотри, мальчик, хорошо смотри…
Смотрит.
И видит.
Болото, что растянулось от края до края, принарядившись в разноцветную шубу мхов. Старый ельник и ямину, выворотень, на дне которого свернулся клубком да спит лютый зверь. И того, кто в теле зверином почти уж себя позабыл.
…озерцо.
И деву бледноволосую, севшую на мостках волосы чесать. А волосы те из лунного света, струятся, переливаются… уходят в самую воду. Дева красива.
Белоглаза.
Белозуба.
И увидев Ежи, голову вскидывает да хохочет нечеловеческим страшным смехом. И смех этот будит деревенских собак, заставляя их выть и лаять.
Люди тоже просыпаются. И кто-то привычно творит обережный круг.
Видит он человека, что бежит, кидает петли, пытаясь след свой запутать, да только те, которые по следу идут, опытны. Они не раз выходили на охоту, и не раз выйдут… северные звери.
Проклятые.
Видит…
…дом.
И ведьмин лес заветной колыбелью.
Город.
Реку.
Все видит… так не бывает. Это бред предсмертный, не иначе.
— Вот дуралей, — этот голос мешает смотреть: стая окружает человека, который боится, и даже издали Ежи слышит эхо этого страха. Но почему-то человека не жаль.
Напротив, Ежи знает — так правильно.
Что правильно? Позволить нежити сожрать живую душу?
— Она давно уж не живая, — возражают ему.
— Кто ты? — Ежи складывает крылья, которых у него нет. И оборачивается. Но вокруг лишь лес. Поднимаются к небесам старые сосны, и во тьме кора их светится слабо, то ли сама по себе, то ли лунным отраженным светом.
