И о том, что у ведьмы очутилась.
Служила…
…а ведьмы, они все до мужиков охочие. И про Баську теперь думать также станут… а еще этот вот, тощий да страшенный… магик… какой из него магик? Недоразумение одно… и замуж…
Да она скорее в монастырь пойдет, чем замуж…
Баська открыла рот и завыла еще громче, потому как в монастырь ей категорически не хотелось, замуж за магика тоже. Вот только вой её потонул в разгорающемся споре.
Рассвет…
Наступил. Что ж тут. Стася почувствовала его приближение задолго до того, как из темноты болот показался край солнца. Она и вышла-то поглядеть, как оно будет.
— Красиво, — сказал Ежи, поплотнее запахивая свой кафтан на ней. Зря, совсем даже не холодно. Только стыдно немного, но со стыдом Стася как-нибудь да сладит.
— Красиво, — согласилась она.
И вправду красиво.
Небо окрасилось алым и золотым, краски мешались, растекались, создавая вовсе удивительные картины. И облака розовели то ли спросонья, то ли от смущения.
— Сейчас выше поднимется и пойдем, — Ежи обнял её, а Стася не стала возражать, только вздохнула, вновь подумав, что не стоит слишком уж обнадеживаться, что мужчины… мужчины — существа ненадежные.
Сегодня обнимаются, а завтра…
Коты куда как более постоянны в своих привязанностях.
— Хорошо, — она позволила себе опереться.
Здесь.
И сейчас.
И…
— Я бы… хотел попросить… спросить, — его волосы, куда более длинные, чем у Стаси, щекотали ухо. — Дело в том, что… ведьмаки сейчас — это выдумка. То есть официальная наука полагает, что это выдумка, но мне вот как-то… не уверен, что хочу разубеждать официальную науку.
— И что будешь делать?
— В отставку подам. Для начала. Напишу, что силу утратил. Свое я выработал, поэтому препятствий чинить не станут.
— А дальше?
— Дальше… — он вздохнул. — Я понятия не имею, что дальше. И вообще… если кто и знает что-то про ведьмаков, то это Евдоким Афанасьевич. И поэтому… я бы хотел… если возможно…
Он сделал глубокий вдох.
— С твоего позволения… остаться в доме.
— Остаться?
Сердце ёкнуло.
Предательски так. Вот не стоит верить ёкающему сердцу. Сердце — оно еще более ненадежно, чем мужские обещания.
— Я готов заплатить. У меня есть деньги!
— Верю, — Стася скрыла улыбку.
— Я… во-первых, я буду помогать. С домом. С… котиками тоже. И со всем, но… я опасаюсь, что, если кто-то узнает там, в Китеже… они захотят понять, с чем дело имеют.
Ежи повел плечами.
— А мне бы самому для начала разобраться. Вот. И возможно, Евдоким Афанасьевич не откажется… помочь.
— Спроси.
— Спрошу. Но… если ты против… если в доме я буду мешать.
Стася фыркнула: в этом доме и дюжина магов, которые больше не маги, не помешает. Кроме того… там и без того стало людно, и тех, других людей, в отличие от Ежи, она совсем не знает.
— Оставайся, — сказала она и повернулась. Заглянула в глаза, вновь отметив, до чего ясны они. А сила его, новая, окутавшая Ежи с ног до головы, ластится к Стасе. — Я буду рада. Котики… думаю, тоже.
Фыркнул Зверь.
А Бес отвернулся, всем видом показывая, что говорит Стася исключительно за себя. Котики… котикам люди, если подумать, вовсе без надобности.
Дальше шли по болоту.
И как-то получалось так, что дорожка в нем сама легла, этаким ковром из тоненьких цветочков, хрупких с виду.
Шейхцерия болотная.
Название всплыло в голове, и Стася сорвала один цветок. Не пахнет… вот багульник, заросли которого начались у опушки, тот пах, тяжело, едко, грозясь перспективой головной боли.
Чихнула Лилечка.
Почесала нос лапой Фиалка.
— Уже недолго осталось, — поспешил успокоить Ежи. Он шел впереди, посадивши на шею Лилечку, а та, одной рукой вцепившись в кудри — за кудри Стася испытывала некоторое волнение — другой придерживала Фиалку. На руках Ежи нес Беса, а вот Стасе Зверь достался.
И не отпускала мысль, что коты вновь обнаглели.
Ведь добрались-то они до острова сами, и топь не помехой была, и во мхи не проваливались, а теперь вот играют в беспомощных.
— Я знаю правду про вас, — сказала Стася тихо, но Зверь и ухом не повел, сделавши вид, что животина он обыкновенная и человеческую речь не разумеет.
А на опушке их ждали.
Люди.
Незнакомые люди в кольчугах да при оружии. Стасе даже подумалось, не стоит ли повернуть обратно, на острове отсидеться. Но маг поднял руку. И тот, который со шрамом, тоже руку поднял. А потом приложил к груди и поклонился.
Низко.
— Доброго утра, госпожа ведьма, — сказал он, слегка растягивая гласные, отчего казалось, что он не говорит — поет.
— Доброго, — Стася поплотнее запахнула кафтан, который вдруг показался слишком коротким. И небось, всем-то видны что ноги её, что сеть, а уж остальное додумают.
— Доброго, — согласился Ежи, отпуская Беса, который на пришельцев поглядывал с подозрением.
Зверь сам вывернулся, стек на землю, как это только коты делать умеют. И подошел к гостям бочком, неспешно. Остановившись в шаге, он вздыбил шерсть, выгнул спину и уши к голове прижал.
— Урррм! — взвыл Зверь.
— Мра, — ответил Бес, явно успокаивая. — Мру.
А человек с мечом отступил.
— Норвуд, — сказал он, вновь руку к груди приложив. — Мне подумалось, что вам, возможно, помощь пригодится…
— Пригодится, — не стал отказываться Ежи и Лилечку тоже снял, которая вот чужаков нисколько не испугалась, но глядела с удивлением.
И даже с восторгом.
Впрочем, дети на то и дети, чтобы легко восторгаться, в том числе подозрительными типами.
— Возможно… это, конечно, дело не мое, но… утро несколько прохладное, — сказал тот, который стоял за спиной Норвуда. И плащ протянул.
Норвуду.
А тот Ежи.
И уже Ежи отдал Стасе, соблюдая какой-то донельзя странный церемониал.
— Спасибо, — сказала Стася вполне искренне, набросив плащ поверх кафтана. Пусть не очень удобно, зато до земли. — А то и вправду… несколько прохладно.
Норвуд был… пожалуй, хорош.
Брутален.
И вообще суров, как полагается викингу. Шрам на лице его нисколько не портил. Кожа смуглая. Волос, как у всех местных, светлый, выгоревший почти до бела. И заплетен в косы. Кольчуга сияет, меч… такой Стасе и не поднять.
