Она тронула тонкое колечко на пальчике.
— …и вправду с замужеством не стоит спешить.
— А то… — подала голос Маланька. — Еще бабка моя говорила, что, мол, выйти замуж — не напасть, как бы замужем не пропасть…
— Хорошо сказано, — согласилась ведьма и колечко свое крутанула, будто с пальца желая снять.
Это она зазря.
Обручальные-то не просто так, зачарованными делаются.
— Я, может, теперь и вовсе не выйду, — озвучила Баська то, что не давало ей покоя. — Пойдут слухи и… кто меня, порченую, возьмет?
Стало себя жалко до невозможности. Ком к горлу подкатил, будто она, Баська, рыбьею косточкой подавилась. Или еще чем. И в грудях просто закипело.
Вот чего ей дома не сиделось? Неужто перины батюшкины не мягки были? Пряники не сладки? Или хозяйство пригляду не требовало? А тепериче что? Слухи точно пойдут, а там уж люди понапридумывают. И кажному не докажешь, что вовсе они неправые.
От обиды и неспособности ничего-то переменить, Баська тихонько заскулила. Тепериче её, небось, Тришка сам в жены не захочет, а если вдруг и захочет, то родители воспротивятся. И правые целиком будут. Только… от того не легче.
Маланька носом зашмыгала, захлюпала, страсти добавляя.
— Точно в монастырь отправят, — сказала она тихонечко. — На покаяние…
— Я не хочу в монастырь! — от теперь Баська сполна осознала, что нет в ней ни смирения должного, ни желания служить, что людям, что богам. — Я замуж хочу…
— Выйдешь, — ведьма погладила её по руке. — Обязательно выйдешь!
— Еще скажи, что за королевича…
— А хоть бы и так! — глаза ведьмы блеснули. — Выйдешь ты, Бастинда, за королевича… и ты, Маланья, тоже… или не бывать мне ведьмой!
Что-то громыхнуло, сверкнуло в глубине дома. А ведьма, зажавши рот обеими руками, тихо сказала:
— Ой…
…больше всего Стасе хотелось взять и выставить всех этих людей, внезапно заполонивших её дом. Нет, ладно свеи, которые оказались даже полезны.
У них и возок имелся.
И лошадка.
И вовсе показали они себя на редкость понимающими людьми. До дому довезли и, поинтересовавшись, не найдется ли у госпожи ведьмы минуты, нет, не сейчас, но после, когда она с прочими делами разберется, отошли в сторону.
А вот другие гости…
Незваные.
— Поймите, дорогая, вам с вашим потенциалом нечего делать в этой глуши, — Эльжбета Витольдовна говорила тихо и уверенно, будто точно знала, что для Стаси будет лучше. — Вам, в конце концов, учиться надо, а не…
— Котиков разводить?
Ведьме Стася не верила.
И в столицу… что она в этой столице забыла-то?
— Никуда я не поеду, — Стася опустилась в кресло.
И колено почесала. Благо, в собственных старых драных джинсах это было сделать несложно. А джинсы она одела исключительно из упрямства.
И…
Эльжбета Витольдовна бровь приподняла и глянула этак, снисходительно. Наверное, та, прежняя Стася, от взгляда этого всенепременно смутилась бы. И еще бы осознала, сколь она неправа. Что ее собственные желания — глупость и ребячество, а вот человек взрослый и солидный точно знает, как оно для Стаси будет лучше.
К счастью, прежняя Стася осталась в прежнем мире.
— Детонька, — Марьяна Францевна потеснила подругу. — Подумай сама… что тебе здесь делать-то?
— Котиков разводить?
А её будто и не услышали.
Водится такая привычка за взрослыми и солидными людьми, других не слышать.
— Ты ведь еще не такая и старая…
Ну спасибо…
— …и подыщем тебе супруга, кого с состоянием, с титулом… будешь жить и горя не знать.
— А сейчас? — поинтересовалась Стася, заглянув в темные ведьмины глаза.
— Что?
— Деньги у меня есть…
…пока есть, потому как казна семейная, сколь бы велика ни была, но имеет обыкновение заканчиваться, если её не пополнять.
— Дом тоже есть.
— А мужа нет! — возразила ведьма, глянув победно.
— А нужен? — в свою очередь поинтересовалась Стася, кажется, этим вопросом порушив все местные устои разом.
Лишь послышалось, как кто-то над ухом хмыкнул.
— Деточка…
— Я уже давно не деточка, — Стася поднялась и подхватила котенка, который не нашел ничего лучше, как взобраться на кресло. — И никуда я не поеду. Это во-первых. Во-вторых, если я вдруг соберусь замуж, то мужа выберу сама…
— А вот это вряд ли, — раздалось вдруг громкое. До того громкое, что от голоса этого зазвенели стекла.
Задрожали тени.
Да и сам дом словно бы… подобрался?
Насторожился.
И двери захлопнуть поспешил, да только запоздало. Человек, Стасе определенно незнакомый — она бы запомнила — уже переступил порог.
И не только порог.
Он шел. Шагал широко и уверенно, будто и дом этот, и земли, и даже сама Стася принадлежали ему. А ведьмы взяли да попятились. Вот они были рядышком и вот уже в стороне держатся.
Смотрят хмуро.
Настороженно.
И Стася не лучше. Она глядит на гостя, который остановился в трех шагах от неё и в свою очередь уставился на Стасю. И такое в его взгляде, что…
…колена она опять поскребла. Вот ведь… ведьмина сила, выходит, от комарья защиты не дает.
— Вы кто? — спросила Стася.
Высок.
Строен, если не сказать — болезненно-худ. Волос светлый, сединой приправленный, собран в низкий хвост. Кожа белая. Глаза прозрачные. Черты лица правильные, но при том само лицо на редкость нехорошее.
Неприятное.
Или это из-за выражения? На лице застыла странная смесь эмоций: откровенная брезгливость, обреченность и… решительность? Будто он подвиг совершить собирается, но какой-то до боли неприятный.
Даже отвратительный.
Но подвиг.
— Позвольте представиться, — все же гость, который Стасю рассмотрел, поклонился. Изысканно так, всем видом показывая, что только хорошее воспитание заставляет его держаться… вот так держаться. — Радожский Береслав Васильевич.
— Стася, — сказала Стася, глянув на верховную ведьму и на вторую, менее верховную, но точно знавшую, что происходит.
— Не скажу, что приятно познакомиться, однако… раз уж боги судили нам встречу, то я готов.
— К чему? — как-то вот эта посторонняя обреченная готовность Стасю совершенно не вдохновляла.
